— Но ты же лечащий врач его матери.

Жерар с сомнением наморщил лоб. Предложение друга казалось ему почти неосуществимым. Да, Нелли Фавр была его пациенткой, но разве сможет он противостоять ее сыну? Явиться к нему в особняк и поведать о своих подозрениях? Или напрямую обвинить его в преступлениях, чтобы посмотреть, какова будет реакция?..

— Но если он догадается, в чем я его подозреваю, и эти подозрения окажутся ложными, то я потеряю место.

— Что это значит по сравнению с жизнью Сибиллы?

Эти слова достигли цели: все доводы Жерара рухнули. Сибилла… Это действительно был самый сильный аргумент. Ради нее сын пастуха готов был противостоять сыну миллионера. Жан понимал, что это рискованно, в том числе и для него, — успех такого предприятия зависел от тысячи случайностей. Но у него и Жерара не было времени на раздумья.

— Пойдем к нему прямо сейчас. Если ты скажешь, что у тебя важные новости о его матери, он вынужден будет тебя принять. Если он у себя.

Жерар с сомнением взглянул на своего друга. Внезапно его покинула всякая уверенность в собственной теории. В конце концов, Бланш вполне мог оказаться прав… Но проще всего действительно было отправиться к Люсьену Фавру. Несмотря на весь риск, который заключался в подобном шаге…

Жан также понимал, что у Люсьена Фавра есть сотни возможностей устроить или расстроить любое дело, гораздо более значительное, чем карьера начинающего психиатра Жерара Роша. То, что Жерар согласился пойти на этот риск, свидетельствовало о глубине и прочности его чувств к Сибилле.

— Ну что ж, пойдем, — произнес Жерар не вполне уверенным тоном. — Ты со мной?

— Подожди…

В голову Жану неожиданно пришла еще одна идея.

— Он вполне может догадаться, зачем ты пришел. И тогда сделает так, чтобы ни одно доказательство его вины не просочилось наружу.

— И что ты предлагаешь?

— Где он живет?

— На улице Фридланд.

— Тогда по дороге мы сделаем небольшой крюк…

— Ты о чем?

Но Жан в ответ лишь подмигнул:

— Пошли.

Нахлобучив на голову котелок и заперев дверь, Жан нагнал Жерара на лестнице, по которой тот спускался осторожными, но быстрыми шагами. Внезапно он испытал горячую признательность к своему другу, готовому рисковать врачебной карьерой ради женщины, которая ему не принадлежала. Такое самоотречение было величайшей редкостью. Впервые за долгое время Жан почувствовал надежду, хотя и понимал, что она основана лишь на бреднях душевнобольной и домыслах ее психиатра.