На заседании военного суда под председательством генерал-лейтенанта Де Боа по делу бывшего подпоручика Владимира Дубровина, состоявшемся 13 апреля 1879 года, вообще присутствуют только чиновники, допускавшиеся в зал судебных заседаний по именным билетам. Защитником вместо избранного подсудимым присяжного поверенного Г.В. Бардовского судом назначен губернский секретарь, состоявший при том же суде и непосредственно подчинённый прокурору.

Перед началом процесса по делу В.И. Засулич газета «Русский мир» по требованию судебной администрации публикует специальное объявление: «Число публики, желающей присутствовать на предстоящем процессе о покушении на жизнь градоначальника, уже в настоящее время настолько значительно, что оказывается возможным удовлетворить не более одной четверти обращающихся с просьбами о допущении в заседание суда по этому делу». Допуск публики осуществляется строго по билетам, в зале много генералов, шикарных дам, чинов юстиции[70].

Пожалуй, единственное исключение из ставшего общим правила было сделано на всё том же «процессе нечаевцев», где в первый и последний раз в российской судебной практике публика на заседания допускалась без ограничений, и то благодаря докладу на Высочайшее имя товарища министра юстиции О.В. Эссена от 3 июля 1871 года о том, что «допущенная по сему делу полная гласность (…) будет иметь, по моему глубокому убеждению, самое благодетельное влияние на присутствующую публику» (цит. по Троицкий Н.А. Политические процессы в России 1871–1887 гг.).

От отчаянных революционеров не отстают и не менее отчаянные женщины, которых в России до «процесса Нечаева» практически не привлекали к уголовной ответственности по политическим статьям. Как писали об этом явлении современники, любая из них готова была повторить судьбу легендарной С. Перовской и вслед за ней взойти на эшафот. В 1866 году на одном из первых судебных заседаний двадцатилетняя Александра Дементьева – соратница и будущая жена народника Н.П. Ткачёва – выступает с программным феминистским воззванием, которое газета «Общее дело» называет «первым свободным и мужественным словом, публично обращённым русской женщиной к её политическим судьям».

Во время слушаний в Особом присутствии Правительствующего Сената по делу «50-ти», где в числе подсудимых были уже 16 молодых девушек, настоящей звездой процесса стала активистка «Всероссийской социально-революционной организации народников» (москвичей) Софья Бардина. В своей речи, обращённой к судьям, она говорила: «Мы стремимся ко всеобщему счастью и равенству. Это может показаться утопичным, но во всяком случае, уж кровожадного-то и безнравственного здесь точно ничего нет (…) Преследуйте нас! – за вами пока материальная сила, господа. Но за нами сила нравственная, сила исторического прогресса, сила идеи, а идеи – увы! – на штыки не улавливаются!» (Революционное народничество 70-х годов XIX века: сб. документов и материалов в 2 т. М., 1965)

На суде по делу «киевских бунтарей» Мария Ковалевская заявляет от имени всех подсудимых: «Мы считаем ниже своего достоинства говорить что-либо в свою защиту». Легендарная одесситка 14-летняя Виктория Гуковская, арестованная по делу «28-ми» вместе с опытными подпольщиками Д.А. Лизогубом, С.Я. Виттенбергом, С.Ф. Чубаровым, И.И. Логовенко, И.Я. Давиденко, демонстрирует удивительную стойкость и достоинство. В отличие от своих казнённых товарищей, девушка-подросток по приговору Одесского военно-окружного суда будет сослана бессрочно в Восточную Сибирь, где дважды переболеет тифом и в итоге покончит с собой на поселении в Красноярске.

Декабрьский выпуск за 1880 год нелегального, оттого и, по всей видимости, невероятно популярного «Листка народной воли» выходит с неподписанным стихотворением «После казни 4 ноября»:

Помимо стихов и информационных сообщений, в каждом номере «Листка» публиковался отчет о суммах, «поступивших на борьбу за народное освобождение» с указанием имён жертвователей, как реальных, так и вымышленных. Поэтому не удивительно, что в дни крупных уголовных процессов города, где они проводились, переводились местными администрациями на осадное положение. В Киеве во время процесса над радикальными «Южными бунтарями» и не менее опасной группой террористов В.А. Осинского – главы Южного исполнительного комитета – улицы вокруг здания суда были перекрыты баррикадами и казачьими кордонами. В Архангельске в марте 1879 года во время судебных слушаний по делу С.Н. Бобохова суд был окружён войсковыми подразделениями и полицией (С энтузиазмом на эшафот. Дело подпоручика В.Д. Дубровина. www.sgu.ru).

Здесь удивительно другое: большинство политических обвиняемых имели защитников из числа лучших, самых известных и, соответственно, самых дорогих[71] адвокатов, «гигантов и чародеев слова» Г.В. Бардовского, Д.М. Стасова, Е.И. Кедрина (защищал С.Л. Перовскую, А.Д. Михайлова, А.В. Буцевича, Я.В. Стефановского и др.), А.Я. Пассовера (он должен был защищать Александра Ульянова, но был отстранён от процесса), А.Н. Турчанинова, К.Ф. Хартулари, А.А. Герке (защитник Г. Гельфман), Г.Г. Принтца (был защитником на процессе «Второго “Первого марта”»), председателя совета присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты В.Н. Герарда (он в своё время был защитником Кибальчича), А.М. Унковского (защищал Рысакова), В.Д. Спасовича, А.И. Урусова, В.И. Танеева (защитник по «нечаевскому делу»), О.О. Грузенберга (защитник по делу С-Петербургского общегородского Совета Рабочих Депутатов), Н.П. Карабчевского (защитник Е.К. Брешко-Брешковской на процессе 193-х) и др., которые были просто непревзойдёнными мастерами судебных речей, возвели этот, извините, жанр не просто в ранг ораторского искусства, а изящной словесности. Трудно не согласиться с мнением Ф.М. Достоевского (великого русского писателя только чудо спасло от виселицы), который так писал о присяжных поверенных: «какая-то юная школа изворотливости ума и засушения сердца, школа извращения всякого здорового чувства по мере надобности, школа всевозможных посягновений, бесстрашных и безнаказанных, постоянная и неустанная, по мере спроса и требования, и возведённая в какой-то принцип, а с нашей непривычки в какую-то доблесть, которой все аплодируют» (Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876. Февраль. Собр. соч. в 15 т. СПб.: Наука, 1994. Т. 13).

Порой адвокаты просто удивляют общество оригинальностью своих подходов к оценке тех или иных событий. Так позиция «буревестника» русской адвокатуры Владимира Спасовича на процессе банкира С.Л. Кроненберга, прямо скажем, не отличалась человеколюбием. Так известный присяжный поверенный убеждал суд и присяжных заседателей, что использование розг в отношении семилетней девочки её отцом С.Л. Кроненбергом не являлось формой истязания ребёнка, а, принимая во внимание «натуру дитяти, темперамент отца, те цели, которые им руководили при наказании», является только «ненормальным» способом её воспитания: девочка была наказана за то, что взяла без разрешения несколько ягод чернослива. Банкиру грозила каторга, но опытный поверенный дело развалил, ведь формально закон не возбранял телесные наказания по отношению к детям, начиная с семилетнего возраста.

Потрясенный газетными комментариям по поводу такой адвокатской позиции М.Е. Салтыков (Щедрин) иронизировал: «Всего естественнее было бы обратиться к г. Спасовичу с вопросом: если вы не одобряете ни пощечин, ни розог, то зачем же ввязываться в такое дело, которое сплошь состоит из пощечин и розог?».

Современным адвокатам, за редким исключением отдельных представителей этой мужественной профессии, даже не снился тот колоссальный интерес, который проявляла публика к деятельности защитников в начале прошлого века. Русский присяжный поверенный становится своего рода официальным обличителем самодержавия. Стенографические отчёты о громких процессах публикуются на первых полосах всеми центральными газетами, речи адвокатов становятся предметом бурного обсуждения и в модных салонах, и в торговых рядах, но даже рядовые судебные заседания с участием присяжных заседателей крайне редко обходятся без публики. Выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, молодой и очень талантливый присяжный поверенный А.Ф. Керенский, особенно после избрания его депутатом IV Государственной думы, становится известным на всю страну именно в качестве защитника на политических судебных процессах. В судебных заседаниях по делу об обвинении членов запрещённой в России РСДРП в совершении преступлений, ответственность за которые предусмотрена по ч. 1 ст. 102 Уголовного уложения 1903 года, он (ему доверена защита Евгении Бош), выступает вместе с петербургским адвокатом Н.Д. Соколовым, московским адвокатом Михеевым, екатеринбургскими адвокатами Шнейдером и Кваниным и помощниками присяжных поверенных П.И. Севруком, А.А. Куртиковым, С.М. Миткевичем, О.А. Шапиро и Б.А. Железновым. Публика встречает речи в защиту обвиняемых бурными аплодисментами (Смыкалин А.С. Адвокат А.Ф. Керенский – участник политических процессов в Екатеринбурге 100 лет назад. Электронное приложение к «Российскому юридическому журналу». www.cyberleninka.ru).

В деле студента Каракозова участвуют 11 адвокатов, на процессе по обвинению «нечаевцев» интересы подсудимых представляют 23, а по делу «193-х» привлечены уже 35 защитников.

Более того, близкий ко Льву Николаевичу присяжный поверенный Николай Муравьёв вместе с коллегами организуют первую в России группу политической защиты «Московская пятёрка», куда, помимо её организатора, входят В.А. Маклаков, Н.П. Малянтович, Н.В. Тесленко и М.Ф. Ходасевич, а затем тот же Н. Муравьёв становится лидером неформального объединения политических защитников «Молодая адвокатура», члены которого участвуют во всех (!) уголовных процессах по обвинению в государственных преступлениях. Особое внимание адвокаты обращают на нравственную сторону уголовных дел, связанных с государственными (политическими) преступлениями, объясняя их, как ни странно это звучит, высокими моральными качествами их совершивших, которые-де не позволяли им равнодушно стоять в стороне от диких порядков рабской России. В.П. Гаевский в речи в защиту известного фольклориста, этнографа и руководителя революционной группы «Ад» И.А. Худякова, обвинённого в подготовке покушения на Александра II, обращал внимание присяжных на то, что «вся деятельность Худякова проникнута такой любовью к Отечеству, такою искреннею верой в его великую будущность, что с ним положительно не уживаются недоброжелательство к народу и желание гибели его освободителя». Присяжный поверенный В.Ф. Леонтьев, представлявший интересы Веры Фигнер на процессе «14-ти» в Санкт-Петербургском военно-окружном суде, описывал свою подопечную как относящуюся к таким тонким натурам, которые «так страстно любят правду, что во имя этой любви к правде, во имя осуществления идеалов правды не могут остановиться и перед необходимостью пролития крови». Напомню, что Вера Николаевна обвинялась к подготовке двух покушений на императора: в Одессе в 1880-м и в Санкт-Петербурге в 1881 году, организации ограбления харьковского казначейства и убийстве одесского военного прокурора В.С. Стрельникова.

На «процессе нечаевцев», которых обвиняли в «заговоре с целью ниспровержения правительства во всём государстве», адвокаты выработали несколько основных линий защиты, в том числе:

– опровержение обвинительного акта и собранных по делу доказательств;

– умаление значимости революционных сил как угрозы для существующего государственного устройства и общественных настроений;

– «поэтизация» нравственного облика подсудимых.

Адвокаты Александр Иванович Урусов и Владимир Данилович Спасович – безусловные «звёзды» судебных дебатов, затмившие своих клиентов. Кстати, по требованию защиты на суде зачитываются целые параграфы запрещённого «Катехизиса революционера», что способствовало росту его невероятной популярности среди молодёжи (Шамшина А. «Назад в будущее»: об участии присяжных поверенных в политических процессах: Историческая заметка. www.zakon.ru).

Как увлекательный спектакль воспринимает петербургская публика полемику двух выдающихся ораторов в судебном процессе по делу (здесь, правда, история чисто уголовная) обвиняемой в убийстве собственного мужа крестьянки Мавры (Марфы) Волоховой: обвинителя Михаила Фёдоровича Громницкого и защитника князя Александра Ивановича Урусова. Очевидцы этого правового триумфа говорили о том, что князь вызвал «неслыханный восторг присутствующих после защитительной речи (…) сломившей силой чувства и тонкости разбора улик, тяжкое и серьезное обвинение» (Кони А.Ф. Новые мехи и новое вино. Книжки недели. № III. 1893).