Сам Вронский говорит Долли (Дарье Александровне) Облонской: «Моя дочь по закону – не моя дочь, а Каренина. Я не хочу этого обмана! (…) И завтра родится сын, мой сын, и он по закону – Каренин, он не наследник ни моего имени, но моего состояния, и как бы мы счастливы ни были в семье и сколько бы у нас ни было детей, между мной и ими нет связи. Они Каренины».
Ситуация с детьми, рождёнными в результате прелюбодеяния, была ничем не лучше незаконнорождённых. Только в 1891 году Свод законов Российской империи был дополнен положениями, по которым разрешалось узаконивать внебрачных детей, не рождённых в результате прелюбодеяния. В этом случае требовались письменное заявление отца ребёнка о его признании и свидетели, но и в этом случае необходимо было судебное решение. Похоже, что у Вронского никаких законных вариантов быть признанным отцом своего ребёнка, рождённого Анной, не было.
В случае, который описывает Л.Н. Толстой, прелюбодеяние, в соответствии с законом, должно было быть доказано метрическими документами.
Духовный суд в обязательном порядке требовал вызова непосредственных свидетелей преступного соития, поэтому судебные протоколы пестрят показаниями различных лжесвидетелей, в том числе профессиональных, которые выступали в заседаниях за деньги. Для пущей достоверности иногда для таких целей нанимали театральных артистов.
Так, при рассмотрении Санкт-Петербургской консисторией бракоразводного дела действительного статского советника (4-й класс в Табели о рангах) З-на (так в документах) с его женой, обвинённой им в измене, его поверенный коллежский секретарь Генрих Хороманский[56] сослался на показания свидетелей Владислава Залевского и Александра Гроховского.
Последние под присягой показали, что видели госпожу Александру З-ну в «особых номерах» гостиницы «Роза» на Никольской улице в обнажённом виде с посторонним мужчиной. З-на категорически отказалась от предложенного её мужем «добровольного» развода с выплатой ей компенсации в 12 тысяч рублей (из них 6000 рублей в процентных бумагах), при этом, уговаривая её, супруг «прибавлял, что он требует весьма лёгкой жертвы, так как за прелюбодеяние, принятое на себя, ей придётся отсидеть в монастыре всего один-два месяца», после чего она решила обратиться в полицию. Александра Ивановна происходила из достаточно обеспеченной семьи, была не робкого десятка и имела большое приданое, поэтому справедливо требовала от мужа существенно большего. Да и располагала, по всей видимости, достаточным ресурсом для борьбы с неверным супругом: Его превосходительство имел связь с посторонней дамой, которая тоже состояла в браке, и намеревался на ней жениться после получения развода. Следствие, проведённое Московским обер-полицмейстером, установило, что адвокат З-на по договорённости со своим клиентом подкупил «очевидцев», которым было обещано по 200 рублей за лжесвидетельство. На основании установленных фактов В. Залевский, А. Гроховский и Г. Хороманский были преданы уголовному суду за преступление, ответственность за которое наступала по ст. 236 и ст. 942 Уложения. Дело рассматривалось Петербургским окружным судом, с участием присяжных заседателей. Однако обвинение было предъявлено только лжесвидетелям, так как присяжный поверенный Генрих Хороманский оказался «одержимым расстройством умственных способностей», то есть, говоря современным языком, «смог соскочить». Приговором суда с участием присяжных заседателей оба подсудимых были признаны виновными в ложных, данных под присягой показаниях, но… заслуживающих снисхождения.
В материалах архивного фонда Оренбургской духовной консистории имеется дело «О расторжении брака жены оренбургского купеческого сына Марии Дмитриевны Дегтяревой с мужем Николаем Федоровичем Дегтяревым по нарушении последним святого брака прелюбодеянием с разрешением первой вступить во второй брак»[57], из которого следовало, что в октябре 1886 года в духовную консисторию поступило прошение о расторжении брака жены купеческого сына Николая Федоровича Дегтярева Марии Дмитриевны. Заявительница сообщала, что «добрые супружеские отношения» между супругами «существовали недолго».
А.Ф. Кони
Ранний брак Дегтярева, заключенный по воле родителей с целью удержать любимое чадо от беспутной и безнравственной жизни, к которой тот, по всей видимости, был склонен с самого рождения, не исправил ситуацию. «С первых же дней нашего замужества, – писала обманутая Мария Дмитриевна, – муж мой стал со мною обращаться крайне недобросовестно и дерзко, хотя и продолжал совместное со мною сожительство до октября месяца 1883 года, продолжая все это время растрачивать мое приданое, не говоря о ссуженных моим отцом, Дмитрием Десятковым, заимообразно 2400 руб. серебром на разные торговые операции, которые он также размотал по развратной своей жизни, не возвратив моему отцу». Однако, несмотря на сложные отношения между супругами – в браке были дети: дочь Клавдия и сын Михаил. Далее М.Д. Дегтярева указывала, что 30 октября 1883 года ее муж окончательно оставил ее, «вел себя развратно и в 1885 году сошелся с орен-бургской мещанской девицей Александрой Гавриловной Ивановой, с которой и жил в незаконной связи, нанимая для нее отдельные квартиры». В соответствии с существующей процедурой в прошении были указаны свидетели внебрачного сожительства: хозяйка дома, солдатка Елена Петровна Скорлупова, у которой снимала квартиру Иванова и которая могла подтвердить, что Дегтярев «жил с ней в любовной связи как муж и жена»; хозяйка другой квартиры Елизавета Григорьевна Харитонова, которую Николай Дегтярев снимал для Ивановой, «выдавая ее за свою жену»; «жена запасного унтер-офицера Мария Михайловна Григорьева и казак Буранной станицы Изобильного поселка Алексей Матвеев Халин, которые жили в одном помещении» с Дегтяревым и Ивановой и могли подтвердить их «совместное на правах супругов сожительство» и «даже самый факт прелюбодеяния, какового не отрицает и сама Иванова». В январе 1887 года Мария Дегтярева в прошении к епископу Оренбургскому и Уральскому Макарию сообщала, что «священник оренбургской Покровской церкви Ясинский, по требованию Консистории», объявленному ей полицией, вызывал ее «с мужем 6 и 7 ноября… для увещевания», чтобы она примирилась со своим мужем», после чего никаких действий со стороны консистории предпринято не было. Дегтярева настоятельно просила архирея «приказать кому следует» окончить дело, поскольку по-прежнему находилась «в неопределенном положении», а ответчик и свидетели по делу могли уехать из Оренбурга. На прошение была наложена соответствующая резолюция: «Немедленно истребовать от священника Ясинского отчет о результатах, ускорить окончание дела просительницы». Священник церкви Покрова Пресвятой Богородицы о. Владимир (Ясинский) в ответ прислал рапорт, которым докладывал, что им «были предложены увещевания оренбургскому купеческому сыну Николаю Федоровичу Дегтяреву и жене его Марии Дмитриевне, урожденной Десятковой, чтобы они прекратили свои несогласия христианским примирением и оставались в брачном союзе, но ни тот, ни другая не согласились на примирение и окончательно отказались от сожительства между собою». Рапорту дан ход, «на основании 240 ст. Устава Духовной консистории назначить приступить к формальному производству настоящего дела и назначить судоговорение на 10 февраля сего года, о чем и послать сторонам повестки и выдать ответчику копию с искового прошения его жены». Слушания постоянно откладывались из-за невозможности полиции вручить Н.Ф. Дегтяреву судебную повестку. Согласно протоколу, составленному околоточным надзирателем 1-й части Оренбурга, ответчика не могли застать в его собственном доме в 3-й части города, однако 10 февраля неожиданно обнаружили его в доме мещанина Петра Федорова, где по сведениям полиции проживала «разлучница» Александра Иванова, «на одной постели с ней, в одном ночном белье. Спрошенный по сему Дегтярев объяснил, что действительно имеет с Ивановой любовную связь».
Судебное заседание состоялось лишь 12 марта 1887 года, на котором Николай Дегтярев заявил, что с 1833 года действительно живет «отдельно от жены, вследствие отказа» её «от совместной жизни» и он очевидно не понимает из-за чего произошёл семейный конфликт. При этом прелюбодей не отрицал, что с 1885 года состоит «в любовной связи с мещанской девицей Александрой Гавриловной Ивановой и 10 февраля 1887 года в день вручения повестки находился у Ивановой», где его «застали надзиратель и указанные в протоколе лица». 24-летняя Александра Иванова, как стало ясно из полицейских протоколов, была женщиной свободных нравов. Согласно официальным сведениям, средства к существованию она официально зарабатывала стиркой белья, но в большей степени её материальное благосостояние зависело от денег, получаемых от знакомых мужчин. В метрической книге Петропавловской церкви Оренбурга за 1882 год имеется запись о том, что мещанка Александра Гавриловна Иванова 22 октября стала матерью дочери Ольги, сведения об отце которой отсутствовали. В ходе следствия выяснилось, что и от Н.Ф. Дегтярева Иванова прижила двоих детей. Закономерным итогом судебного разбирательства стало решение Оренбургской духовной консистории, согласно которому истице предоставлялось «право, если пожелает, вступить во второй брак… беспрепятственно», а ответчика Николая Дегтярева было решено «осудить на всегдашнее безбрачие, и кроме сего, на основании 77-го Правила Василия Великого предать семилетней епитимии, о наложении которой предписать священнику оренбургской Госпитальной церкви, предоставив ему право назначать виды покаяния по его усмотрению и сокращать по мере усердия кающегося срок епитимии». Согласно статье 77 этих же Правил, «оставивший жену, законно с ним сочетавшуюся, и взявший другую, по изречению Господню, подлежит вине прелюбодеяния (Мф. 19:9). Правилами же Отцов наших положено, чтобы таковые один год плакали, два года слушали, три – припадали, седьмой же год стояли с верными, – и так удостоятся Святого Причастия, если со слезами покаются». В соответствии с приговором духовной консистории Александра Иванова должна была отправиться к священнику оренбургской Петропавловской церкви для принятия и прохождения четырехлетней епитимии на основании статьи 22 Правил Василия Великого[58]: «Наказание же блудникам определено на четыре года. В первый надлежит удалять их от молитв и плакать им у дверей церковных. Во второй – принимать их к слушанию Писаний. В третий – к покаянию. В четвертый – к стоянию с народом, но удерживать от причастия. Потом допускать их до причащения Святых Тайн». Однако в том же, 1887 году Александра Иванова по неизвестном нам причине скончалась (www.berdskasloboda.ru/degtjarevy).
Но, похоже, что ничего особо не изменилось с момента Высочайшего повеления от 1874 года о временном приостановлении учреждения советов присяжных поверенных и передаче функций советов окружным судам, ввиду того, что «учреждённые уже советы присяжных поверенных не оправдали возложенной на них задачи надзора за охранением достоинства и нравственной чистоты в действиях лиц, принадлежавших к этому сословию».
Супруга тюменского чиновника Акулина Беспалова так и не смогла получить развод, так как Духовная консистория пришла к выводу, что «ответчик Иван Беспалов, хотя в нарушении супружеской верности и признался, но свидетельскими показаниями это не установлено, а, наоборот, некоторые свидетели удостоверили, что он поведения хорошего и что обвинения жены – не что иное, как напрасная ложь».
Аналогичным примером являлся и шумный бракоразводный процесс княгини Евгении Михайловны Шаховской.
Дочь богатого купца 1-й гильдии Михаила Андреева, получившая княжеский титул от мужа князя Андрея Шаховского, была легендарным персонажем всех петербургских газет как первая женщина – военный лётчик и участница автогонок. Развод с супругом ей удалось получить на удивление быстро: брак с инженером, хоть и благородной фамилии, ей давно наскучил и явно мешал её экстремальным увлечениям. Свидетелем стороны обвинения в суде выступал мещанин Александр Карташев, который показал следующее: «…Во время завтрака я вспомнил, что список … остался у Князя. После завтрака Арбатский предложил мне войти к Князю за списком … Когда мы отворили дверь в помещение Князя, тут увидели его лежащим на женщине в самом действии совокупления. Князь вскричал: “Как вы смеете?!”, и мы тотчас же бросились назад…» (цит. по: morena-morana.livejournal.com.)
Понятно, что против таких показаний любой суд бессилен и Евгения Михайловна в результате своего добилась.
Мещанка Ж. Добышева подала на развод после того, как отказалась следовать за своим мужем на поселение. Свою позицию она мотивировала тем, что «молодость моя не позволяет мне без супружества, но жить в незаконном супружестве я никогда не желаю, когда мне есть возможность пользоваться законным супружеским сожительством» (ГУТО ГА. Ф. 156. Оп. 11. Д. 969. Л. 1 а. об.).
Здесь нам надо ещё раз обратиться к материалам судебного следствия об обвинении братьев Смитских в убийстве секретаря Полтавской консистории Комарова. Как уже говорилось, на этом процессе в качестве защитника выступает известный адвокат Н.П. Карабчевский. В своей речи перед присяжными заседателями он как раз и обращает их внимание на особенности должности убитого, как выяснилось, имевшего в результате своей служебной активности множество врагов. По словам адвоката, чиновник был категорическим противником бракоразводных процессов: «Возьмём теперь другой круг лиц, близко соприкасающихся с консисторией и её порядками, встретивших в лице Комарова своего непримиримого гонителя и противника. Я говорю о разного рода дельцах, начиная с заезжих тёмных личностей в качестве “специалистов-поверенных” по бракоразводным делам и личностей вроде Бабы-Чумар, промышлявших перспективами, открывавшимися им в замочные скважины и дверные щели. Ведь надо же вдуматься, с каким омутом лжи, преступности, грязи мы в подобных случаях имеем дело! (…) Куши, которыми оперировали бракоразводные дельцы, низменные люди, которые рвались за этими кушами, неодолимые преграды, которые вечно ставил Комаров благополучному и скорому завершению подобных предприятий, не говорят ли за то, что и на этой почве мы наталкиваемся на мотивы и побуждения, заслуживающие самого пристального и серьезного внимания»? То есть на практике разрешение бракоразводного дела целиком и полностью зависело от личной позиции и заинтересованности должностных лиц консистории (Судебные речи известных русских юристов. Сборник. Изд. 2-е. Гос. изд. юридической литературы. М., 1957).
Обычно же, даже несмотря на взятки чиновникам консистории, такие процессы тянулись годами.
Управляющий канцелярией Священного Синода С.П. Григоровский в своей книге «О браке и разводе, о детях внебрачных, узаконении и усыновлении и о метрических документах» писал по этому поводу: «…мыслимо ли допустить действительное существование свидетелей-очевидцев прелюбодеяния какого-либо супруга, разве подобный акт поддается наблюдению, разве он совершается открыто, на глазах у других?» (Григоровский С.П. О браке и разводе, о детях внебрачных, узаконении и усыновлении и о метрических документах: сборник церковных и гражданских законов: с дополнениями и разъяснениями на основании циркулярных указов и сепаратных определений Святейшего Синода, с отдельной статьей о родстве и свойстве и с приложением графической таблицей степеней свойства. 12-е изд. СПб.: Синодальная типография, 1912. XIV. 314 c.)
К тем же, кто был привлечён к духовному суду в качестве ответчика за нарушение святости брака прелюбодеянием, церковь проявляла некоторое снисхождение, правда, уже после того, как такой брак был расторгнут. Высочайше утверждённое определение Святейшего Синода от 28 мая 1904 года гласило: «Ответчику по иску о нарушении святости брака прелюбодеянием, если в первом или втором браке, предоставляется право вступить в новый брак, причём прежде вступления в новое супружество он подвергается церковной епитимье по усмотрению духовного суда, согласно церковным правилам». Однако «в случае нарушения прелюбодеянием святости и нового брака виновный супруг осуждается на всегдашнее безбрачие и подвергается церковной епитимье».