Книги

Обнимая Возлюбленного. Отношения в паре как путь пробуждения

22
18
20
22
24
26
28
30

Малый ум сам порождает мысли. Большой ум наблюдает за тем, как мысли порождают себя.

Большой ум заботится о желаниях малого ума, словно большое пастбище, которое даёт пропитание дикой лошади, как выражался Судзуки Роси. Он говорил, что, если запереть дикую лошадь – наше обыденное горе, наше гневное смятение – в неудобном стойле (малом уме), животное, обезумев, начнёт выбивать перекладины и станет опасным для всех, в том числе и для себя. Тем не менее, если выпустить ту же дикую лошадь на просторное пастбище, на заливные луга, где раскинулись россыпи диких цветов (большой ум), поначалу она будет брыкаться и фыркать, но затем успокоится, станет кататься по траве и безмятежно уснёт.

В малом уме есть место лишь для одного Я. Но и тогда в нём порой бывает тесно. А большой ум способен вместить всё – даже два Я. Малый ум едва вмещает в себя один предмет. В большом уме есть место для самого времени, где предметы сменяют друг друга. Малый ум свободно помещается в большом уме.

Когда вы – глагол, вы больше не определяетесь своими возможностями, границами и двойственностью. Тогда безграничное бытие, огромный покой и безмятежность вашей подлинной сути больше не воспринимаются как угроза. По существу, трагедия состоит не в неизбежности нашей смерти, а в том, что мы часто живём, не ощущая жизнь во всей полноте. Разве удивительно, что мы привыкли к страданию, ведь мы пытаемся втиснуть свою жизнь в узкие рамки, хотя живём в бескрайней Вселенной? Разве удивительно, что нам иногда становится сложно быть рядом с кем-то?

10

Я и другой

Вступая в отношения, мы оказываемся в одной из самых заряженных областей нашего ума – на земле праведников / грешников, где есть Я и другой. Другой – результат нашего отчуждения от себя. Поэтому, в сущности, он тоже – Я.

Ров между Я и другим кишмя кишит мифическими змеями и повседневными демонами. Он воплощает в себе разрыв между сердцем и умом.

В отношениях приходится исследовать эту дикую землю. Приходится видеть, что уровень, где мы переживаем себя как отдельную личность, содержит также и привычную печаль, первобытный страх, что другие заметят наше небытие.

Сама внутренняя структура восприятия заставляет Я создавать другого. Эта надоедливая рефлексия не исчезнет сама собой. В сущности, необходимо основательно исследовать её во всей глубине, в ином случае притворство, направленное на сокрытие этого разрыва, только больше будет побуждать вас видеть других в близких людях и даже в самих себе. Нужно изучать это чувство отдельности как то, что порождает страдание, хотя и является естественным для ума (элементом изменчивого процесса), если вы стремитесь к сознательным отношениям с другими людьми и с человеческой душой в целом. Когда мы, непредвзято исследуя свою склонность к рефлексии, наконец-то признаём, что всегда воспринимали самих себя как другого, Я и другой полностью растворяются в мистическом единении.

Где нет другого, Я неотделимо от Возлюбленного. Его эго – это пространство. Его тело – движение звёзд. Хотя в уме ещё, возможно, будут появляться разделяющие образы и склонности, почти исчезнет привязанность к любым их неуклюжим подстрекательствам и спонтанным вспышкам, проявляющимся с новой силой. Я и другой больше не вводят нас в эмоциональный транс, и он сменяется неразрывным пространством сердца, превосходящим ум и открывающим нам его жизнь.

Когда разоблачается тайный заговор Я и другого, открывается фрагмент тайны. Мы больше не рассчитываем, что другой будет определять наше Я, мы непосредственно соприкасаемся с той частью нашего ума, которую называем – в зависимости от настроения – «эго», «нарциссической частью Я» или «личностью». Стоит спросить себя: кто бродит во тьме малого ума, оберегая своё ничтожество, оберегая свою боль и превращая её в страдание? Кто задаётся вопросом о своей сущности и постоянно разочаровывается в себе?

Кто же вступает в отношения?

Конечно, мы не сможем полноценно осмыслить природу другого, пока не исследуем, что такое Я. Следует задуматься: о чём мы говорим, когда произносим: Я есть?

Если спокойно сесть и понаблюдать за этим внутренним диалогом, который мы называем собой, обнаружится, что он представляет собой нечто вроде подстрочного комментария ума к его собственным проявлениям. Это извечный поток сознания, состоящий из мыслей, чувств и ощущений; а также из воспоминаний и представлений о «ктойности» источника всех этих мыслей. Если исследовать изменчивое содержимое ума, можно заметить, что всё, что мы считаем своим Я, непостоянно. Всё, что переживается, находится в постоянном потоке перемен. То, что я называю собой, само сознание – это процесс. Так может ли другой быть иным?! Всякая мысль, всякая эмоция и всякий опыт, который имеет начало, имеет и конец. Каждый миг удовольствия, каждый миг боли, любой чувственный опыт – непостоянны. Стоит ли удивляться, что часто нашему образу себя не на что опереться, он не может найти твёрдой точки опоры. Пытаясь придать устойчивость этому непрерывно меняющемуся течению, мы теряем гибкость и уверенность.

Если я спрошу вас, что вы подразумеваете, когда говорите «Я есть», ум мгновенно отреагирует, выдав в ответ дюжину недолговечных определений – я есть то или это: я – плотник, я – мать, я – духовное существо, я – женщина, я – герой, я – отец. Но всякий раз, когда наше исходное переживание «я-есть-ности» отягощается определениями, мы ощущаем неподлинность этих слов и начинаем понемногу чувствовать, будто нас заколачивают в гроб. Все эти определения – «я есть то или это», за которые мы цепляемся, отражают наши искажённые представления о правильности, в них – тупик для нашего духа. Когда мы так или иначе определяем свою исконную есть-ность, мы отказываемся от бескрайнего потока бытия в пользу управляемости и почти полной предсказуемости. Однако любые определения «я-есть-ности» непостоянны, и корень нашего непрерывного страдания – привязанность к ним. Всё, что скрывает под собой нашу подлинную идентичность, любые определения Я, усиливают нашу печаль, наш ужас перед смертью и утратами, а также наш страх отношений.

Когда мы пытаемся дать более основательный ответ на вопрос «Кто я?», то обнаруживаем, отбросив с десяток вариантов, что нет ничего необусловленного и неизменного, ничего достаточного устойчивого, на что мы могли бы опереться. Поэтому, вглядываясь глубже и глубже, мы извлекаем на свет мысль за мыслью, чувство за чувством, ощущение за ощущением в поисках чего-то постоянного, устойчивого, с чем можно отождествить себя, – чтобы утвердить своё существование.

Но в процессе исследования смысла «Я есть» рано или поздно у нас возникает понимание, что нам не обнаружить того, чего мы ищем, в своём ничтожном я – мы можем обрести это лишь в безграничности бытия, в самой я-есть-ности. Я относится к области личности, но я-есть-ность универсальна. По существу, если выражаться «грамматически правильно», можно сказать, что Я выражает «личное и непостоянное», а есть – «универсальное и безмерное».

Все переживания нашей жизни отличаются непостоянством, кроме одного. С того момента, как человек начал осознавать себя, – неважно, произошло это в утробе, у груди матери или позавчера, – он испытывает одно непрекращающееся переживание: переживание чистого бытия. Когда мы спокойно садимся и отпускаем все другие переживания, это ощущение остаётся. Пребывая в центре этого сияющего присутствия, мы ощущаем, что мы не ограничены своим изменчивым Я. Освобождаясь от мыслей, с помощью которых мы пытаемся определить его, освобождаясь от чувств, которые пытаются им завладеть, мы непосредственно соприкасаемся с этим бесконечным переживанием, вибрирующим в центре каждой клетки. Мы исследуем это чувство присутствия, которое позволяет нам ощущать своё существование.

Тем не менее, если бы я попросил вас определить это чувство, ответить – кем вы в конечном итоге являетесь, вероятно, вам бы пришлось искать ответ в глубинах этой безымянной таковости, внутри «гула протяжённости», самого звука дыхания – тихого возгласа бесформенной сущности, обретающей форму. Когда дыхание отчуждается от себя в поисках имени для той силы, что одушевляет наш тело и ум, выходя за их пределы, в конечном итоге это отчуждение заканчивается отчаянием.