На полу в прихожей, прямо под почтовой щелью валялись пара газет для Вернона, журнальчик для Петунии, коммунальный счет и письмо, с мне незнакомым, и очень красивым гербом. Барсук, лев, змея и какая-то птица играли друг с другом на фоне поделенного на четыре части герба. Подпись, выведенная под гербом наподобии развернутого свитка, была “Хогвартс”, а адрес гласил:
Чулан под лестницей? Может это из службы опеки, хоть я туда и не писал. Как кто-то мог узнать, что я живу под лестницей. Да и кто вообще пишет письма, тем более в гербовом конверте. Обратного адреса нет, как и марок. Значит письмо положили сюда лично.
— Где ты копаешься, мне на работу скоро уходить, — прогремел из столовой голос дяди Вернона. — Я не собираюсь читать газету за рулем.
— Иду дядя, — ответил я и поспешил к родственнику. Конечно же, я не собирался говорить дяде про письмо. Быстро сунув его в карман, я поспешил в гостиную, где толстый Дурсль сидел во главе стола и пил кофе.
— Засмотрелся на газеты? Ты хоть читать умеешь, в отличие… от своих друзей — усмехнулась тетя, делая акцент на последнем слове. — Опять пойдешь к тому придурку с соседней улицы? Вернон, ты видел их сад?…
Дальше слова тети я не слушал и, предвкушая сегодняшний день, ел подгоревший оладушек. Все было ровно так, как и должно быть. Доев и встав из-за стола, я быстро захватил заранее собранный рюкзак и, сев на старый, но вполне удобный и рабочий велосипед, выкатился на середину Тисовой улицы. Спокойный район пригорода Лондона уже проснулся. По улице шла миссис Фиг, выгуливая своих котов.
Женщина крайне странная, и даже не потому, что она постоянно разговаривала с котиками, мало ли, а потому, что у нее дома все было… как будто в избушке позапрошлого века. Вроде бы даже чисто и опрятно, иногда даже попадались вещи из нашего времени, но еда готовилась в котлах, лампы были исключительно маслянные, а на камине стояли предметы явно старше самой миссис.
Поздоровавшись с соседкой, я покатил дальше, направляясь вдоль одинаковых домов с одинаковыми газонами и одинаковыми соседями. Все они, причем в одинаковой степени, мне уже осточертели.
День собирался быть обычным днем летних каникул. Дадли еще до моего ухода умотал куда-то с друзьями. Меня он почти не трогал, уж по крайней мере не издевался как над другими детьми. Я в его жизнь не влезал, а он просто держался от меня подальше. Хотя иногда что-то спрашивал, когда дядя Вернон не мог найти ответ на какой-нибудь каверзный вопрос.
В итоге, я, будучи куда более развитым и образованным человеком, часто помогал братцу с учебой и другими проблемами. Меня такая ситуация полностью устраивала, да и тетя с дядей были только рады, что у их Дадлика поправлялись оценки. Хотя, учить его чему-то при них было чревато для здоровья.
В итоге, я провел этот день, как и многие другие, сев на велосипед и уехав к озеру. Там, найдя небольшой, но укромный уголок, в который никто никогда не заходил, я оставил сумку с книгой на французском под деревом, лег и вскрыл письмо.
Пока пальцы разворачивали конверт с восковой печатью, глаза внимательно осматривали все вокруг. Я не часто появлялся в этом месте, все таки до озера ехать далеко, да и удовольствие сидеть у лужи, почему-то вечно покрытой туманом, было то еще. Но, что странно, даже в те дни, когда пляжи были переполнены, в моем уголке никого не было.
На красивой гербовой бумаге, на обороте которой был выведен тот же герб с животными, зелеными чернилами, ровным рукописным почерком было написано следующее:
Я трижды перечитал послание, не веря своим глазам. Меня пригласили в школу, в которой будут другие волшебники. Если это не какой-то розыгрыш, то я даже не знал, как на это реагировать. Хотелось вскочить и плясать от счастья. Хотя кто мог бы меня так разыгрывать, у моих приятелей не хватило бы ума на подобное.
Да и гербовая бумага с водяными знаками, плотная, акварельная, один такой лист стоит фунтов пять. И переливающиеся радугой на солнечном свету чернила… А адрес, точный, вплоть до комнаты, вернее, хех, чулана. Но ведь я старался держать свои отношения с родственниками в тайне.