– Тогда у меня к тебе одна просьба. Не забывай, что ты мой, и только мой. И всецело принадлежишь мне.
Я пытался что-то сказать, она лишь прижала палец к губам.
Следующие дни были сумасшедшими – спал я по четыре-пять часов в сутки, проводя оставшееся время то за финальной стадией подготовки, то в консультациях с Советом, то в переговорах с Ренатой – естественно, у нее были свои представления и пожелания, да и отношения наши были не очень, а нам предстояло столько времени работать бок о бок. Да и ночами я спал, если честно, достаточно мало, хоть и ложился не то чтобы поздно.
И вот, наконец, настало первое ноября. Отец Николай, вместе с отцом Никодимом, священником с «Москвы», читал молебен; именно отец Никодим был назначен священником экспедиции. А еще с нами пошли четверо ребят, которые тоже только что женились, и которых отец Николай подготовил к рукоположению в диакона и священники. Рукополагать их придётся в России, ведь сделать это мог лишь епископ, для которого отец Николай подготовил письмо.
Отец Николай также передал мне послание Патриарху – петицию о назначении епископа для Русской Америки. Он признался, что ему пришлось изучить материалы из коллекции Лёхи Иванова о письменных памятниках шестнадцатого века, чтобы хоть как-то соблюсти манеру письма.
Последние напутствия Володи с компанией, прощание с любимыми, гудок, и «Победа» с «Колечицким» и «Мивоком» уходят в дальнее плавание. Я стоял и смотрел на Лизину фигурку, машущую платочком; затем, когда её не стало видно, на холмы ставшего мне родным Росса, которые были все дальше и дальше, а затем растворились в дымке. И только сейчас я осознал, что любимую не увижу очень и очень долго. И поэтому прощание со ставшим мне родным Русским заливом далось мне намного тяжелее, чем в августе, когда мы уходили в Санта-Лусию.
Как и тогда, чем дальше мы уходили на юг, тем становилось теплее и солнечнее. Рано утром третьего ноября мы дошли до траверса "Ахуупкинги, где и распрощались с «Мивоком» и с будущими жителями Владимира, которых и перевозил бывший «Фомальгаут». Я сходил на него, где и распрощался со всеми – а особенно с Патли, которая меня поцеловала отнюдь не по-сестрински и сказала:
– Пелагея не хватать Алексей. Вернись скоро!
На моё пожелание найти хорошего мужа, она ответила:
– Только такой, как Алексей.
Да, хороша была девушка… Поэтому, помня об обещании, данном Лизе, я решил, что вместо того, чтобы высадиться со всеми и нанести визит в "Ахуупкингу, как я собирался сделать, лучше будет, если я поскорее вернусь на «Победу», подальше от искушения. И вот опять длинный гудок и ещё одно прощание – до встречи в следующем веке!
5. А поезд всё быстрее мчит на юг…
– Кальяо, – сказал Ваня, показывая рукой на белый городок у моря.
– А где же Лима?
– Чуть дальше на восток. Кальяо – порт Лимы.
К нам направлялись несколько парусников. Похоже, местные власти пожелали узнать, что это за огромные железные корабли, и кто это к ним прибыл. Конечно, до них могла уже дойти весточка из Санта-Лусии или Мехико, но кто знает? У нас было чем торговать с Перу – а также были заготовлены подарки для местного начальства. Ну и хотелось на всякий случай пополнить запасы пресной воды и прикупить свежего мяса.
До сего момента, путешествие было скучноватым, но относительно приятным – на «Победе» на офицерской палубе были даже кондиционеры – но, конечно, не было ни бассейна, ни роскошных кают, и ничего другого, чем нам так запомнилась «Святая Елена».
К Кальяо мы подошли двадцать первого ноября. Было нежарко – впрочем, как нам рассказывали, так обычно и бывает на тихоокеанском побережье Южной Америки к югу от Эквадора; зимой, то есть нашим летом, здесь было бы прохладно – градусов 15–18. А сейчас термометр показывал двадцать два градуса.
До этого, мы успели зайти в Санта-Лусию, где мы проведали как сеньора алькальде (увидев «Победу» – «Колечицкий» к берегу не подходил – он воскликнул: «Я-то думал, что ваша «Святая Елена» огромная…»), так и «наших» йопе в бухте Эль-Маркес, которую мы переименовали в бухту Святого Евангелиста Марка. Висенте хотел знать, когда наконец туда придет корабль для охраны Санта-Лусии. Я ответил, что, если Бог даст, не позже апреля – так пообещали наши корабелы, которые работали над первым кораблем местной постройки, парусником с паровой машиной.
После нее, мы пошли на Черепашьи острова, в нашей истории известные как Галапагосские. Их мы, согласно решению Совета, торжественно присоединили к Русской Америке в ходе церемонии на острове Святой Елизаветы, который в моем будущем носил имя королевы Изабеллы. Имя было выбрано неслучайно – именно я просил Совет об этом перед выходом в море, пользуясь отсутствием родной супруги. В бухточке в сени вулкана реял специально сшитый триколор, а под навесом располагались икона святой Елисаветы и текст прокламации о присоединении островов к Русской Америке.