– Придумаем что-нибудь, – сказал Витя.
Через несколько дней я получил списанный японский колоноскоп «Олимпус», осветитель к нему и набор инструментов для извлечения инородных тел.
Так в 1990 году началась эпоха эндоскопических исследований мелких домашних животных.
А еще через два года американцы для обучения хирургов-медиков привезли к нам в институт лапароскопическую стойку, которую смонтировали у меня в клинике, и мы целую неделю эксплуатировали ее и в хвост и в гриву, обучаясь уже эндоскопической хирургии.
С 8 Марта, дорогие жены!
Обучение в нашей любимой альма-матер представляло из себя изучение этакого коктейля, состоящего из того, что нужно в дальнейшем, например анатомии, физиологии, клинических дисциплин и тому подобного, и того, что совсем не нужно: истории партии, философии, кормления, разведения коров и другой живности, а также принципа действия сельскохозяйственных машин. Процентное отношение приблизительно пятьдесят на пятьдесят. Ну просто знаменитый коктейль «Ерш» – точного рецепта нет, а результат – потрясающий по убойности: не помнишь ничего. И на все это, как вустерский соус на «Кровавую Мэри», были накапаны редкие кляксы практики. Как правило, практика – дело ненапряженное, потому что держат тебя подальше от всего живого и хоть чуть-чуть ценного. Кроме разве что дней приезда проверяющего, когда надо было изображать бурную деятельность.
Начиная курса с четвертого, у нас пошли активные практики. На одну из них мы должны были ехать всей группой. Поближе к делу, где-то в конце января, староста объявила нам, что наша девятая группа едет в совхоз «40 лет без урожая» Зарайского района Московской области (куда я и был распределен после окончания академии и где даже не появился на работу), длиться практика будет три недели, а закончится 7 марта. Следующий вопрос: кто из преподавателей с нами поедет? Деканат еще нам никого не назначил, и мы с Петей Солдатовым и Димой Короповым начали активную деятельность по подбору кандидатуры. Благо мы уже заканчивали четвертый курс и мнение деканата нас не особо волновало. Взор свой мы остановили на молодом преподавателе общей хирургии по отчеству Егорыч и по кличке Бамбук. С боем, ибо это был разгар сухого закона, мы добыли какой-то хмурый портвейн и после занятий отправились на кафедру на переговоры.
Дело осложнялось тем, что Бамбук практически не пил. Вернее, он, как «голубой воришка», пил, но стеснялся. Переговоры начались сразу с трех бутылок, а к концу пятой раскрасневшийся препод дал согласие и поклялся на библии всех ветеринарных врачей – «Анатомии сельскохозяйственных животных» Акаевского, – что завтра сам пойдет в деканат и все решит. Шестая бутылка была выпита за успех мероприятия и успешную практику. О замечательные студенческие годы с их здоровьем!
Словом, в назначенный день мы выехали из Москвы и к вечеру не без приключений приехали в нужное место. На автобусной остановке нас встретила стая породистых охотничьих собак, в которой я отметил двух русских псовых, трех русских гончих, несколько легавых, а также фоксов[10]. Верховодил в стае ягдтерьер, что неудивительно.
Осмотрев окрестности, мы поняли, что за прошедшие почти семьдесят лет жизнь здесь если и изменилась, то только в направлении каменного века.
Единственное, что радовало, так это то, что в местном магазине, несмотря на сухой закон, свободно продавалось спиртное. Это гарантировало высокие оценки за практику.
Бамбук оказался человеком неглупым и быстро смекнул, что употребление «огненной воды» надо брать под личный контроль. За первым же ужином, когда он выяснил, что у мужской части группы наблюдается учащенное мочеиспускание (в туалете стояла бутылка), он предложил легализовать употребление, но с условием, что это будет происходить под его присмотром. После коротких переговоров я, как старший в группе, ударил с ним по рукам.
Практика прошла в полном соответствии с нашими планами. Бамбук сам не очень любил напрягаться, главный врач хозяйства за два года до этого окончил академию, поэтому хорошо помнил свои практики, и только приезд проверяющего – преподавателя с кафедры акушерства и гинекологии по кличке Шейка Матки – заставил нас сделать вид, что мы очень увлечены ректальными исследованиями. Обычно мы утром ехали на ферму, до дневной дойки изображали какую-то активность, потом нас везли на центральную усадьбу обедать, и все. И так три недели.
Как-то за ужином мы решили, что неплохо было бы закончить практику на день раньше, а именно 6 марта. Главный врач с радостью согласился, подписал все бумаги и долго смахивал скупую, но радостную мужскую слезу, когда автобус повез нас в сторону Голутвина.
Уже в электричке я и трое моих товарищей о чем-то бурно разговаривали, как вдруг одного из них пронзила идея:
– Мужики, у меня в Раменском дед живет. Банька, самогон, наливочка, огурчики! А? Бабы-то наши все равно нас ждут завтра.
Вопрос даже не обсуждался, и мы, помахав группе рукой, вышли в Раменском.
Банька была жаркой, самогон вкусным, картошечка рассыпчатой, огурчики хрустящими. Это тот момент блаженства в деревне, когда всякий раз не жалеешь, что стал ветеринарным врачом.
Утром, хорошо выспавшиеся и слегка похмелившиеся, мы двинулись в Москву. Вдруг в районе Ухтомки ко всем одновременно пришло осознание, что завтра 8 Марта, а наши жены еще без подарков! Надо было срочно исправлять ситуацию.
Выйдя на «Ждановской» (так раньше называлась станция «Выхино»), мы решительно двинулись в универмаг «Вешняковский». Надо сказать, что мы представляли собой очень живописную группу. Когда группа уезжала на практику, стояли морозы. Конечно, не такие аномальные, как ныне, аж целых минус пять, а так всего-то примерно минус восемнадцать. Соответственно, и одеты мы были в тулупы, ватные штаны, валенки с калошами, на головах меховые шапки. За три недели в Москве все изменилось – светило солнышко, таяли сугробы, бежали ручейки и просто бурные потоки, блестели лужи, птички чирикали. И по всей этой красоте мы топтались калошами.