– Подобное излечивается подобным, – машинально перевел Булгаков.

– Совершенно верно. А потому единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской. Пойдемте, – и Львов сделал приглашающий жест.

Они спустились в первый этаж подвала, где Михаил Афанасьевич увидел, что на маленьком столике сервирован поднос, на коем имеется нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом графинчике.

Генерал быстро налил две стопки, они чокнулись и выпили. Водка горячей струей прошла через пищевод, туман в голове начал рассеиваться. Львов открыл кастрюльку, вытащил оттуда вилкой залитую острым томатным соусом сосиску и протянул Булгакову:

– Закусывайте, Михал Афанасич, закусывайте… Между прочим, – показал он на сосиску свободной рукой, – любимое блюдо государя нашего, императора. Ешьте, прошу вас…

Булгаков благодарно кивнул и впился зубами в розовую мякоть.

– Ну вот, сейчас еще по одной и…

Львов не договорил. В распахнувшуюся с грохотом дверь влетел Чапаев:

– Командир, беда. Добрый вроде как помирать собрался…

– Подписать все успел? – спросил Львов, поднимаясь с табурета.

– То-то и оно, что нет. Глаза закатил, сучий потрох, и вроде как и не дышит. Там ему сейчас Дидеров и Гиршман искусственное дыхание делают, как Александра учила, а вот с лекарствиями…

– Та-а-ак… Михаил Афанасьевич, – Львов решительно поднялся. – Вы у нас – доктор, так что вам – и карты в руки.

Булгаков помотал головой:

– Простите, но я не доктор. Я только-только окончил курс…

– Блин, ну доктор, врач, медик – не один ли крокодил? Фиолетово, как вас называть… – Глеб уже тянул Булгакова вниз, во второй этаж подвала, – Скорее, Миша, скорее. Эта сука не должен уйти просто так!

Внизу было страшно… Нет, не так… СТРАШНО!!! Тоже не совсем так, но уже ближе. В углу подвального помещения, съежившись, сидел окровавленный человек в остатках дорогого костюма. На стуле посредине подвала сидел второй человек – голый и прикованный к стулу несколькими наручниками. Рядом с ним что-то делали двое штурмовиков, и человек вдруг изогнулся и дико заорал. Орал так, что казалось, будто сейчас рухнут своды подвала.

На разделочном столе в другом углу лежал третий человек. Абсолютно голый, весь в крови и, кажется, оскальпированный… Около него суетились двое штурмовиков. Один ритмично и резко нажимал лежавшему на грудь, а второй, вытащив пальцами язык бедолаги, гнал ему в горло воздух из маленьких мехов.

– Михаил Афанасьевич, прошу вас, – показал на эту группу Львов. – И побыстрее: если эта гнида помрет – армия не досчитается нескольких миллионов рублей. Золотом, блин!

Пребывая в прострации, Булгаков подошел к разделочному столу. Осмотрел лежащее тело и потребовал свой врачебный саквояж. Рыжий Спиридон Кузякин мгновенно унесся наверх, и через пару минут он уже вколол потерявшему сознание человеку кофеин со стрихнином. Через пару минут тот завозился, застонал и приоткрыл глаза.

Львов мгновенно отстранил Булгакова, подошел поближе, ухватил лежащего стальными пальцами за лицо и приподнял ему голову: