– Здравия желаю, ваше превосходительство, – козырнул Ерандаков, но Анненков, приятно улыбнувшись, попросил «без чинов».

– Чем обязан, Борис Владимирович? Нашу службу фронтовики обычно не жалуют…

– И очень глупо делают, – Анненков был сама любезность. Достал из кармана портсигар, с выложенной мелкими бриллиантами монограммой. – Позволите? И угощайтесь, прошу вас, Василий Андреевич. Так вот, лично я всегда с уважением относился к вашей деятельности, полагая ее одной из важнейших составляющих военного искусства…

Офицеры закурили, и генерал продолжил:

– Вас, разумеется, интересует: какого черта «Андреевский есаул» приперся в контрразведку?

Ерандаков непроизвольно слегка подернул плечом: Анненков угадал почти дословно, словно мысли прочитал. И хотя движение было легким, почти неуловимым, Борис Владимирович его заметил. Заметил и улыбнулся. Широко, открыто, по-доброму:

– Не волнуйтесь, друг мой. Я не читаю мыслей, в отличие от многоуважаемого Григория Ефимовича. Просто я – офицер и хорошо представляю себе, что думает мой товарищ по оружию при появлении пусть и чужого, а все же начальства. Особенно – в больших чинах, да еще и со связями, могущими изрядно попортить жизнь. Бывал и я в подобных ситуациях…

Василий Андреевич улыбнулся и кивнул головой:

– Вы, Борис Владимирович, со мной, как Шерлок Холмс с небезызвестным доктором Ватсоном. Объяснили – все просто…

– Однако же, – посерьезнел вдруг Анненков, – полагалось бы наоборот. Должно бы вам выступать в роли великого сыщика и дедуктора. Потому что я пришел к вам как обычный проситель, – и с этими словами генерал резким движением раздавил папиросу в простенькой чугунной пепельнице. – Растолкуйте мне, Василий Андреевич: как так выходит, что спекулянты, наживающиеся на крови наших солдат, обворовывающие армию, не просто на свободе, а еще и жируют, и жизнью наслаждаются? Неужели вы и ваша служба не сможет прилепить к такому «герою тыла» связь с каким-нибудь выявленным агентом Вильгельма или Франца-Иосифа? И вкатить субчику лет двести Сахалина, если уж пеньковый столыпинский галстук[60] никак не примерить?

Ерандаков ожидал от странного генерала чего угодно, но вот так вот, в лоб?! И вопрос вроде бы детский, из разряда: «Папенька, отчего как суббота[61], так обязательно дождь идет?» Но с другой стороны, вполне логичный интерес фронтового генерала, который проливает кровь и свою, и своих солдат, а тут такой Содом и Гоморра творятся. Вот только, несмотря на любезные улыбочки, глаза у Анненкова остаются холодными, умными, так что на простой «вполне логичный интерес фронтовика» его вопрос как-то не тянет…

– Позвольте уточнить, господин генерал-лейтенант: что интересует конкретно? – осторожно спросил полковник. – Это ведь у вас не праздное любопытство, значит – кто-то среди ваших знакомцев заинтересовал вас лично. Так кто же?

Теперь задумался Анненков, решая, по-видимому, заслуживает Ерандаков доверия или нет? Но думал не долго…

– Вот что, Василий Андреевич, я вам постараюсь объяснить как-то попроще, – произнес генерал и тут же примирительно поднял руки. – Нет-нет, я вовсе не считаю вас глупым или непонятливым. Просто дело в том, что начала истории я вам рассказывать не стану. Незачем в это разных людей впутывать, которые, в общем-то, и ни при чем.

Он снова закурил, опять протянул свой портсигар Ерандакову…

– Господин Рубинштейн не просто вор, а еще и шпион. Однако он избежал суда и любого наказания…

– Ну, почему же, – усмехнулся Василий Андреевич. – Ему все-таки запретили пребывать в обеих столицах[62]…

– Да, это – жуткая кара, – согласился Анненков без тени улыбки. – И мне хотелось бы понять: если ее величество императрица Александра Федоровна требовала сослать его навечно в Сибирь, то кто заступился за Рубинштейна так, что даже ей ничего не удалось сделать? Второе, что меня интересует в связи с Рубинштейном: где эта тварь сейчас и ведется ли за ним наблюдение?

Ерандаков молчал долго. Выкурил папиросу гостя – ароматную, ручной набивки, с трофейным турецким табаком, потом – свою собственную «посольскую»[63].

– Ваше превосходительство, – произнес он наконец, возвращаясь к официальному титулованию, – ответить, я вам отвечу, но вот подтверждающих документов не дам. Уж не обессудьте: не дам. Своя кожа дороже…