Линда покачала головой.
— Они лишь сказали, что малыш им очень пригодится, чтобы расправиться с тобой, если очередной план не сработает. Еще упоминали… какой-то альтернативный усовершенствованный вариант магии вуду.
Обернувшись к остальным, я спросил:
— Кто-нибудь что-нибудь понимает?
Судя по напряженным и растерянным лицам — хрена с два.
— Не волнуйся, — я вновь посмотрел на Линду. — Сейчас мы заберем тебя в безопасное место, приведем в порядок. А нашего сына я обязательно найду. Выясню, что они с ним делали, и все исправлю. У нас будет самый лучший в мире малыш.
Верил ли я сам в то, что говорил? Едва ли. Да, я понятия не имел, какой дрянью пичкали женщину, но… Такое бешеное ускорение внутриутробного развития не могло не сказаться на ребенке. Все как и говорила Астра: ненормальный. И удастся ли сделать из него обычного карапуза… Хер знает.
— Ты обещаешь? — выдавила женщина, из последних сил удерживаясь в сознании. Она потеряла безумно много сил. Плен, роды, несколько часов наедине с темнотой и болью, как физической, так и душевной. — Правда?
— Правда, — заставил я себя ответить.
Сейчас я не сомневался лишь в одном. Я найду тех уродов, которые сотворили все это. И они заплатят сполна. Долго и мучительно. Адская боль станет основой их существования до самого конца. Они будут блевать и ходить под себя, давиться собственными глазами, внутренностями или оторванными конечностями, лишь бы я сжалился и подарил им наконец смерть. Но я еще подумаю. Возможно, наказание растянется на годы.
— Больше здесь делать нечего, — сказал я. — Забираем Линду и уходим.
— Мы можем поместить ее в нашу клинику, — сказал Онежский. — Там ее обследуют и в два счета поставят на ноги. Также окажут психологическую помощь.
— Было бы здорово, — кивнул я и поднялся.
Но почти тут же упал и увяз в черноте беспамятства.
Том 2. Глава 25
— Наконец-то! — шепот отозвался в голове сильной болью. — Приходит в себя!
Я разлепил веки, и по глазам тут же резануло ярким светом, отчего мозг едва не закипел.
С-сука, что ж мне так херово-то?..
Все тело ломило, дышать было тяжело, мышцы будто бы в кисель превратились, и вишенкой на торте ко всему этому — тошнота. Казалось, я сожрал по меньшей мере пару килограммов протухшего мяса, запил это пятью литрами скисшего молока и теперь желудок понемногу начинал подозревать: что-то не так.
— Глаза открыл, — надо мной навис размытый силуэт. Я все ждал, когда зрение обретет четкость, но…