Выходим из халабуды ихней звиздобольной, толпе на площади на дверь киваем – типа, паханов своих спрашивайте, чего они там нарешать соизволят, это уже будут ваши с ними дела, а наше дело – посольское, и оно нами сделано на совесть…

– Веди к своим, что ли, пока они там болтают, – предлагаю Траю. А его разве надо на такое дело долго уламывать, если он сам только ради этого с нами и увязался?

Да только идти нам никуда не понадобилось. Кордубец подошёл к одному из толпы, и оказалось, что это и есть глава интересующего нас семейства. Я кивнул Траю, и мы с Володей отошли на несколько шагов, давая своякам пообщаться без помех. Этим тут же попытались воспользоваться несколько человек, обступившие нас с теми же вопросами о судьбе города, что обсуждались и за дверями здания совета, но мы снова на них же им и указали – ждите, вам всё объявят. Во-первых, как уже сказал, большая толпа редко бывает склонна к вменяемому конструктиву – обычно над ней довлеют дурные обезьяньи эмоции, а с истероидами общаться – на хрен, на хрен! Во-вторых – времени ведь в обрез, и успеть всё можно только организованно, то бишь под руководством привычных им авторитетных людей – местной власти, иначе говоря. И надо ли говорить, что самый надёжный способ испортить свои отношения с властями любой общины, а заодно и внутри самой общины – это затеять переговоры с их подданными напрямую, минуя их посредничество? А нам разве это нужно? Сейчас они – сограждане, но уже завтра их судьба должна разделиться – одни будут спасёны, но ценой ухода навсегда из родных мест в неизвестность по сути дела, а другие останутся здесь, но обречённые на гибель – не столь уже важно, побыстрее или помедленнее. И чем дружнее и спокойнее они разберутся меж собой, тем быстрее и выберут судьбу – каждый свою…

– Мой свояк всё понял и завтра сдастся вам со всей семьёй, – сообщил кордубец.

– Ты сказал ему, надеюсь, чтобы он не тащил с собой громоздкого скарба?

– Да, я предупредил, что их увезут морем, и никто не позволит взять на корабль много вещей, не говоря уже о вьючных животных…

Отцы города тем временем, похоже, если и не пришли ещё к какому-то общему знаменателю, то хотя бы уж его наметили. Открывается дверь, снова приглашают нас. Ну, раз так – входим. Морды уважаемых и авторитетных лиц серьёзные, насупленные, явно всё осознавшие, и понять их можно вполне – кому ж понравится совершенно свободный выбор исключительно между хреном и редькой?

– Мы понимаем, что ваше предложение для наших людей лучше, чем то, что их ожидает в римском плену. Мы объясним им всё, и думаю, что многие согласятся на ваши условия, – сказал нам старейший из совещавшихся, – Но речь у нас с вами шла о простых людях, а теперь мы хотим знать, что ожидает у вас людей именитых и благородных – из наших семей, например?

– То есть известных? Дайте боги, чтобы римляне не потребовали их выдачи, – хмыкнул я, – Я ведь говорил уже…

– Это мы поняли. Поэтому и говорим сейчас не о самих себе, а лишь о наших родных и домочадцах. Что ожидает их?

– Те, кого римляне не вытребуют поимённо, всё равно будут тянуть жребий вместе со всеми, если сдавшихся нам окажется СЛИШКОМ много. Семьи мы разлучать не будем, и жребий будет тянуться на семьи целиком, а не на отдельных людей. Кому-то повезёт, и его семья спасётся целиком, но кому-то и нет…

– Сурово, но хотя бы справедливо, – покачал головой старейший, – Что ждёт тех, к кому судьба окажется более благосклонной?

– То же, что и всех остальных. Знатность рода не даст им никаких преимуществ. Вместе со всеми они будут увезены за море в качестве рабов и там наравне со всеми будут заслуживать своё освобождение. И те из них, кто заслужит – тоже не будут иметь никаких преимуществ перед прочими. У людей, уже живущих там, нет обычая уважать человека за одно только его благородное происхождение. Да и сами посудите, кому вообще интересно происхождение вчерашнего раба? Там таковы почти все, и уважать будут только того, кто САМ окажется этого уважения достойным. Тем, кто считает, что их все должны уважать просто так, а не по личным заслугам, я бы не советовал попадать туда, – млять, у их чад уже под жопой костёр полыхает, того и гляди, яйца им опалит, а они рангами обезьяньими для них озабочены! А вот хренушки вам, с нуля ваши чада будут достойное место в жизни заслуживать, кто сумеет! Если кому-то это не по вкусу – силой мы никого за хрен тянуть не собираемся, погибайте на хрен здесь благородными и не согнутыми!

– Ты не слишком жёстко с ними говорил? – спросил уже Трай, когда мы вышли, оставив их там всех в невесёлых раздумьях.

– Я сказал им правду, и нам не нужны такие, которых она не устраивает. Твои, надеюсь, не таковы?

– Если честно – я тоже на это очень надеюсь…

Толпе мы снова указали на двери, за которыми продолжалось совещание, а сами с бодигардами пошли к воротам. Там дали отмашку центуриону тарквиниевской пехоты, и центурия тоже вышла вместе с нами. Проходя в воротах, кивнули привратной страже, чтоб закрывала и запирала створки – мы соблюдаем договорённость…

Возвращаемся в наш лагерь с намерением забуриться по палаткам, завалиться на боковую и поспать минуток эдак если и не шестьсот, то хотя бы уж четыреста – ага, мечтать не вредно, да только человек предполагает, а судьба располагает. Опять эти наши заклятые друзья нам подкузьмили – римские легат и квестор. Ну раз уж их на ночь глядя совещаться так припёрло, то неужели нельзя было подольше и самим там проторчать, и царёныша нашего продержать? Будить нас он, вернувшись, вряд ли стал бы, а вот так, ещё не спящих – конечно, вызвал нас к себе новости свои сверхценные нам сообщать. Я ведь уже говорил как-то раз, кажется, один умный вещь – что чем бестолковее начальство, тем чаще и длительнее оперативки?

– Рана Гая Атиния тяжела, и он то и дело теряет сознание, так что по военным вопросам теперь командует его легат, а по тыловым – квестор, – объявил Рузир то, о чём мы догадывались и сами, – Назавтра запланирован приступ, и скорее всего, римляне не будут считаться с потерями союзников.

– Прямо с утра? – поинтересовался я.