Мы останавливаемся возле ворот, и Деэр заглушает мотор в знак уважения к священному месту захоронения.
— Так странно, — говорю я ему, пока мы бредём по ухоженной территории, обходя надгробные камни. — Я помнила мамины похороны, но совсем ничего о похоронах Финна. Они проходили одновременно, но мой разум заблокировал всё, что связано с Финном. Но теперь я вспомнила. Ты был там. Я видела. Ты стоял позади всех.
Деэр сжимает мою руку, и мы направляемся прямо в конец кладбища, прямиком к белым мраморным надгробиям, расчерчивающим границы земли.
Сначала я смотрю на мамин камень, поскольку хоть это и мучительно, но всё же проще.
Лаура Прайс. Опускаясь на колени, я прослеживаю пальцем контуры её имени.
— Прости, мам, — шепчу я. — Мне очень жаль, что я позвонила. Мне так жаль, что ты ответила. Пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Я оставляю на пальцах поцелуй и прижимаю их к камню, а потом делаю самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать.
Я поворачиваюсь и прощаюсь с братом.
Моим Финном.
Мемориальный камень Финна белый и светится в лучах послеполуденного солнца. Надпись на нём вызывает у меня слёзы, потому что я сразу же узнаю её… она очень похожа на ту, что вырезал Марк Твен на надгробии своей дочери.
Слова на камне Финна размываются, когда на глаза снова наворачиваются слёзы, а может, они и не переставали идти.
Я плачу по тысяче причин, и одна из них — мой папа. Должно быть, он всё же обращал на меня внимание все эти годы, потому что однажды я поделилась с ним, какой душераздирающей и прекрасной мне кажется эта эпитафия. И когда пришло время выбирать надгробный камень для Финна, я не была в состоянии помочь.
Но папа помнил, и это прекрасно.
Это именно то, что выбрала бы для брата я.
Я опускаюсь на землю, не заботясь о том, что она грязная и мокрая, и провожу пальцами по строчкам.
Он
— Я скучаю по тебе, — шепчу я. — Боже, я так по тебе скучаю.