Олег онемел. Первым побуждением было сказать, что это невозможно. Однако он промолчал. Тамара ждала ответа и как будто совершенно в нем не сомневалась. А у него в голове проносился какой-то вихрь. Лицо Нины, безмятежное, сияющее — каким было в ту пору, когда они встречались в кафе и самой большой бедой было то, что она торопилась домой… Ее детская улыбка, вечная готовность рассмеяться — так звонко, как взрослые женщины не смеются. Разве что дети… Лицо ее дочки на кладбище — серьезный и подозрительный взгляд, как будто она все узнала и все поняла. Лицо Николая. Этого человека он никак не мог понять. И вместе с тем не мог ему не верить. Лицо Марии в книжном магазине. С каким грустным, бессильным укором она смотрела на продавщицу, вырвавшую у нее из рук книгу! А потом возникло лицо сестры.

«Что я скажу Ольге, если она явится за очередной подачкой! А она всегда является без предупреждений, чтобы я от нее не сбежал!»

— Ясно. — Тамара улыбнулась, но улыбка получилась неискренней. Ей просто не хотелось терять лицо. — Что ж, я пойду. А карты пусть полежат у тебя. По крайней мере, на это ты согласился. Он опомнился:

— Перестань, оставайся! Просто я вспомнил, что ко мне часто забегает сестра.

— И что? — с любопытством спросила Тамара. — Я тебя скомпрометирую?

— Понимаешь, она только что познакомилась с Ниной, и вдруг такое…

— А ты скажи, что я твоя редакторша из издательства, и мы работаем на дому. — Ее улыбка наконец стала естественной. — Знаешь, ты самый скромный мужчина из всех, кого мне приходилось встречать. Образование тебя испортило!

Он никогда не мог понять, почему, едва воцарившись в доме, женщина немедленно ставит чайник.

— Этот гад поехал туда, да и сдал меня! — Николай сцедил в стакан остатки водки. — А клялся, что на моей стороне! В прошлую субботу встретились, он вытянул из меня все, что хотел, влез в душу без мыла…

— Давай уточним — что ты ему рассказал. — Его собеседник почти не пил и с неодобрением следил за тем, как Николай откупоривает вторую бутылку. — Главное — успокойся. Если ты чист, не о чем волноваться.

— Если! — бросил тот, срывая крышку и наклоняя бутылку над стаканом. Опьянение выражалось у него только в том, что он все больше нервничал. — Я чист, как стеклышко!

— О чем он тебя спрашивал?

— О моей машине. Говорил, что меня хотели подставить, потому и повредили крыло. И Нину сбили специально. Якобы все для этого и подстроено.

— Ты и впрямь не помнишь, когда появились эти царапины? Может, стукнулся где-нибудь?

Николай покачал головой. Нет, такого он бы не забыл.

— А в тот день, когда погибла твоя жена… Уж прости, что мы опять об этом! Ты спрашивал своего охранника — может, кто-то брал твою машину?

— Спрашивал — никто не брал. Но я ему не доверяю, на этого типа надеяться нельзя. Уволю! Вообще всех разгоню, зажрались!

Николай соорудил чудовищный бутерброд с колбасой и разом откусил половину. Он жевал, глядя в стену покрасневшими, слезящимися глазами, а потом, словно вдруг лишившись аппетита, положил бутерброд на тарелку.

— Самое главное, — хрипло сказал он, — что Нинка, когда окончательно ко мне вернулась, ни в чем меня не обвиняла. Был обычный вечер… Ну, почти обычный. Конечно, я здорово на нее злился, всему есть предел. Гуляй на стороне, но зачем уходить из дома? Подумала бы о дочке — такой пример для девчонки! И мой авторитет от таких кульбитов падает.

— Ты говорил еще про какие-то покушения? — Друг перевел разговор на менее скользкую тему, но Николай отмахнулся. Он сказал, что эти покушения — чепуха. Газ, какой-то звонок по телефону, засада в их собственной квартире…