Русско-немецкий Юрка где-то раздобыл и притащил в дом непонятный мне агрегат и сообщил, что будем смотреть кино. Кино? И ярко вспыхнула в памяти белая стена тетьнастиной залы с кадрами диафильмов, коробка с трубой, сквозь щели которой вырывается свет, и пылинки мечутся в его лучах.

Юрка достал узкопленочный кинопроектор! На стену была прибита отцовскими сапожными гвоздиками и его же молоточком простынь врастяжку, поставлен на стол аппарат и включен.

На простыне вспыхнул магический прямоугольник кинокадрика. Юрка извлек из мешка, в котором принес аппарат, круг с дырочками, это была, конечно, бобина с кинолентой, закрепил ее на кронштейне, потом отмотал ленту и стал заряжать ее в аппарат, щелкая какими-то штучками.

На другой кронштейн, внизу, он поставил пустую бобину, запустил в нее конец пленки и подкрутил чуть-чуть. Готово! — сказал новоиспеченный кинщик, и закрутилась фильма. По экрану двигались люди! Я занервничал, заерзал на стуле. И сначала ничего не понимал. Почему они такие маленькие, разевают рты, а голоса не слышно. Я привыкал, вживался в параметры экрана. Со мной общался Великий немой, и душа моя затрепетала и подчинилась его власти. Я видел на простыне непонятную мне пустыню, скалы и битву двух людей: юноши и великана. Великан хватал огромные камни и швырял их в противника. А тот отскакивал и увертывался. А потом он поднял небольшой камень, вложил его в какую-то веревку с ремнем и стал быстро-быстро раскручивать над головой. Вжик-вжик (я слышал звук!) — и камень вылетел из пращи (это была, конечно, она) и ударил великана в висок. Лицо его исказила гримаса боли, он взревел (я снова слышал!), кровь заливала щеку. Он прижал ладонь к ране, а кровь сочилась сквозь пальцы. Гигант пошатнулся и рухнул оземь. Давид одолел Голиафа. Где мне было тогда понять, что на экране разворачивалась известная библейская история…

После сеанса мама вспомнила, как она в деревне смотрела впервые фильм в клубе, и снова рассказала историю про тройку лошадей, мчащихся с экрана на зрителей.

С детства влюблен в кино, повторю это еще раз. Понимаю все его слабости и болезни, знаю и ценю его победы. Не восприемлю телевизионную болтовню вокруг кино, беспомощное теоретизирование и лукавые посылы режиссеров, эпигонство многих отечественных лент, чьи создатели хотят делать кино "как в Америке". Ненавижу поток боевиковой киномуры, обрабатывающей в нужных заказчикам формах нестойкие и неискушенные души подростков-тинейджеров, чтоб пусто было тем, кто внедряет эту терминологию, в которой у нас нет ну никакой необходимости. Те, кто пытается с помощью дерьмового кино выполнить свою сверхзадачу: в массовом порядке превратить русского человека в манкурта, давно и прекрасно поняли суть высказывания В.И. Ленина о том, что "из всех искусств для нас важнейшим является кино". В эпоху безграмотности масс, не умеющих постичь печатное слово, кино становилось в руках большевистских пропагандистов замечательно действенным идеологическим оружием. Но одним и тем же камнем можно и огонь высечь для жизни, и голову проломить народу-великану, чтобы он зашатался и рухнул на колени перед Давидом с пращей из киноленты.

С интересом смотрю сериалы и не считаю их "мыльными" операми. Это очень искусное пропагандистское кино, сделанное по заказу власть имущих для воспитания и отвлечения от революционного протеста неискушенных в искусстве простолюдинов. И хотя такие фильмы полны "красивости и поддельного драматизма вымышленных интриг" (пользуюсь терминологией известного теоретика и историка кино С.И. Фрейлиха из его монографии "Теория кино"), это поддельное кино с верой смотрят простодушные люди, тот самый массовый зритель, в числе которых сейчас были бы и моя мама, и тетки Настя и Дуня, и теща моя Мария Ивановна, и еще миллионы доверчивых и простых людей, искренне верящих происходящему на экране.

Но я что-то далеко "уехал" от самого себя, пятилетнего, обмирающего на стуле перед киноэкраном в феврале сорок третьего года в подвале самарского дома. Голиаф упал к ногам Давида, обливаясь кровью. The end.

А где-то шла война, бухали пушки, пикировали самолеты, рвались бомбы и снаряды, строчили пулеметы, горели танки вместе с экипажами, кричали, падая на бегу, солдаты. А в Куйбышеве дипломаты и члены нашего правительства ходили вечерами в оперу или на балет. Медленно убирался реостатом свет, открывался занавес, и Лидочка Чичева, одетая в мальчишеский костюмчик, маршировала с деревянной палочкой на плече, обозначавшей ружье, в детском строю по сцене и пела: "Мы все здесь собрались на страх врагам российским!.."

А под Куйбышевым во рвах расстреливали "врагов народа" именем его же, народа, советской власти…