— Хоть обыщите, — стойко продолжал придуриваться Степан, хотя это было бесполезно — диктатор, так же как недавно мнимый или настоящий Комсус рен Таго, знал всё. — Нет никаких ключей.

— А-а. Нет, значит?

— Нет. И не любители мы по пещерам лазить.

— А-а. По пещерам, значит. Весёлые вы, — улыбка Кунана стала шире, а голос — мягче. — Юмор мы любим. Недавно так шутили с одним. Хороший был человек. Смешной. Жаль, пришлось его Малышке отдать. Вы не видели Малышку?

Кунан взял землян под локти и мягко увлёк их к цилиндру из матового стекла. Он ногой нажал на кнопку у его основания. И Лаврушин невольно присвистнул.

— Дела-а, — протянул Степан.

Внутри на полу распласталась огромная, метров двух длиной, отвратительная, с выпученными красноватыми глазами и склизской бугристой головой, зелёная, с красными полосками вдоль спины жаба. Рядом с ней чернели ошмётки мяса и… обкусанная, оторванная человеческая голова с разорванным ртом и жуткой улыбкой.

«Мутант, — подумал Лаврушин, подавляя подступившую тошноту. — Из зоны радиоактивного заражения».

Увидев людей, жаба ринулась вперёд и ткнулась с глухим стуком мордой о стенку банки, так что Лаврушин только взмолился, чтобы стекло выдержало. Оно было сработано на славу. Жаба начала клацать огромными клыками (Господи, у жабы!) о бронестекло.

— Привет, Малышка, — махнул рукой Кунан. — Ух ты, крохотулька, — он ласково погладил рукой стекло.

Тупая животина снова клацнула зубами.

— Красавица, — Кунан прищёлкнул языком, разглядывая животину. — Сегодня она что-то не в настроении. Но вообще-то меня любит. Как она вам?

— Само очарование, — Лаврушин почувствовал, как по его спине противно катится струйка холодного пота.

— Так вот. Притащили ко мне того стихоплёта-юмориста. Я ему говорю: спой, что ты там про меня насочинял. Вместе насладимся. А он отказался. Начал на коленях ползать. Малышка как раз голодная была. Ну что так осуждающе смотрите? Скормил я ей его. Скормил.

Лаврушин поморщился, представив, как эта дрянь догладывает «стихоплёта». Возможно, это его голова улыбалась разорванными губами.

— Вот так всегда — как на площади — так в полный рост вещают. А как у меня — так на колени плюхаются. Мелкий такой оказался, нестойкий, убеждениям его — грош цена… Это все люди такие, или только мне подобные попадаются.

— Все, — заверил его Друвен.

— Так где ключ-то?

— Трудно сказать, — ответил Лаврушин, понимая, что наступает момент, который так хотелось оттянуть.

— Трудно, но всё-таки можно.