В итоге в конце 1994 года Тим окончательно оторвался от родителей и переселился в домик в Комарово, который стал его пристанищем на долгие годы. Раньше Оржицкий не любил этой дачи, хотя провел здесь не одно лето своего детства. Он чурался здешней непостоянной детской компании. Домики снимались на лето, на месяц, на две недели случайными людьми и семьями. Спортивные, поджарые, голоногие мальчишки, всякий раз разные строили шалаши и спускали на воду плоты, натягивали волейбольную сетку и шумно играли большой компанией. Крикливые матери запрещали бегать на озеро и далеко уходить в лес, пузатые лысые отцы с кружками пива стучали домино, а бабки продавали козье молоко…

Вечный шум там, где хотелось тишины. Мать никогда не давала Тиму полежать с книжкой в гамаке. Она стыдилась толстого и грузного, застенчивого и прыщавого сына. Тим должен был, как все, любить мяч, купание, участвовать в детских потасовках. Из всего перечисленного только драк было в избытке, причем доставалось на орехи в основном Тиму.

В девяностые Комарово перестало быть кипучим центром дачной жизни: питерцы выращивали овощи на крышах и балконах, проезд в электричках стал бить по карману, мода на неспешный отдых в сосновом бору с выходом к Финскому заливу прошла. Бывало так, что Тиму приплачивали невеликие деньги, чтобы присмотрел за опустевшими дачами соседей.

Здесь, в тишине и одиночестве, страдая от неразделенной любви к неприступной Максимовой, Оржицкий зубрил конспекты и пытался проникнуть в существо странных заметок Зинаиды Всеволодовны, которым был исписан дневник в бархатном переплете.

Это было время тишины, сумрачного вечернего покоя, когда сосны качаются и гудят под проливным дождем. Время поисков и первых побед.

Сначала Тим тренировался просто так, от скуки, проверяя бабушкины теории, изложенные в дневнике. Тогда-то он и понял, что вещи неисчерпаемы. Они могут рассказывать свои истории неоднократно, раз за разом, но выделять субстанцию могут не всегда. Если ты уже скатал шарик, то вещь пустеет, остается праздной болтуньей. Бабушка утверждала, что изготовить шарик можно только при помощи вещи, но никаких доказательств тому она не приводила. Тим пробовал скатать шарик только силой мысли, но после множества тщетных попыток, отказался от дурацкой затеи.

Бабушка писала, что вещи помнят все, за одним слоем памяти есть другие, и можно их открывать и открывать.

Зинаида Всеволодовна называла себя «ваятелем». И хотя она не встречала подобных себе, но с присущим ей критическим взглядом на мир, понимала, что ничего уникального в природе не бывает. Тиму не нравился ее термин «ваятель», потому что он заметил, что субстанция извлекается в малом количестве, и от ее формы не зависят свойства. «Следовательно, – рассуждал Оржицкий, смысл не в ваянии как таковом, а в цели использования субстанции». О предназначении шариков или бусин в бархатном дневнике тоже кое-что было написано. Зинаида Всеволодовна рассказывала, что величина шарика, как и его цвет, зависят от одаренности ваятеля, как и его цвет. Совершенно темную материю ей было извлечь не под силу, сколько она не пыталась. Прикоснувшись к такой памяти, Зинаида Всеволодовна просто теряла сознание. Пределом ее возможностей было изготовление алых бусин.

Эксперименты с бусинками Зинаида Всеволодовна описывала сумбурно. Она знала, что светлые, жемчужные бусины исцеляют болезни, бусины потемнее могут иметь свойства ядов. Чем темнее цвет субстанции, тем она разрушительнее. Темные бусины входят в бурную реакцию с водой, а светлые к ней нейтральны. Некоторые виды бусин легко крошатся в золотистую пыльцу, которая может ненадолго оживлять неживое, создавая иллюзии. Зинаида Всеволодовна рассказывала, что именно белые бусины помогли ей и ее сестре Клавдии пережить блокаду, они ели эти бисеринки как витамины, когда было совсем худо. Оржицкий догадывался, что своему долголетию бабушка была обязана именно целебным бисеринкам. Зинаида Всеволодовна писала, что какие-то вещи заговаривают с ней сами, а какие-то надо просить, настраиваясь на разговор. Она научилась различать «молчунов». Это были вещи, которые длительное время не находились в руках хозяина. Словно замкнувшиеся в себе, эти вещи не хотели открываться постороннему. Случаи, когда «молчун» сам вызывался на беседу, ей известны не были, но она не исключала того, что потерянная во всех смыслах вещь может пожелать найтись для какой-то цели.

Некоторые вещи не имели истории, но легко отзывались на клич: очки, ключи, игральные карты, яды, поэтому Зинаида Всеволодовна никогда ничего не теряла.

Описание полученного опыта бабушка вела бессистемно. Тимофей пытался классифицировать сведения об открывшейся ему картине волшебного мира, но не смог. Его удивило, что бабушка не только не хотела найти себе подобных, но и всячески избегала разглашения своей тайны. Тим вел с ней внутренний спор, ему казалось, что именно в соединении одаренных людей и будет истинное счастье. Правда, он не знал, что именно они будут делать вместе, но совершенно не сомневался в том, что «ваятели» принесут обществу огромную пользу. К сожалению, бабушкины записи не содержали никакой информации о том, как выглядят или ведут себя «ваятели», как можно вычислить их в людской толпе. Также он не понимал, что такое была эта борьба света и тени, кто ее вел, и каковы были ее признаки. Возможно, слова Зинаиды Всеволодовны были просто старческими выдумками.

Несмотря на то, что он помнил предостережение бабушки, Тим сгорал от нетерпения показать всем плоды своей одаренности. Разумеется, начать он решил с Софьи Максимовой.

***

– Третьекурснику Оржицкому Тимофею срочно явиться в деканат, – сообщила староста курса перед лекцией по философии.

Под удивленные взгляды девчонок Тим вышел из аудитории и в деканате столкнулся с Софьей Максимовой. Ее уже отчитывала Роза Соломоновна, в руки которой попали списки лентяев, не поехавших на полевые работы в сентябре.

– Мне аппендицит вырезали недавно, – тихо оправдывалась Софья.

Роза Соломоновна не успокоилась, она продолжала браниться: мол, распустились в условиях демократии и разгула капитализма, мол, от рук отбились. Тим смотрел на Софью и глупо улыбался. Она же, встретив его влюбленный взгляд, покраснела и замолчала. Роза Соломоновна, исчерпав все синонимы слову «разгильдяи», обернулась к Оржицкому и сказала:

– А вас, Фенькина-Оржицкого, мещанина во дворянстве, разве не касается приказ по факультету? Почему на картошку не ездили?

Тим обезоруживающе улыбнулся декану и сказал:

– Я весь сентябрь магию изучал, – и, проведя рукой по воздуху, словно посыпая солью невидимый кусок хлеба, он сотворил простенький морок из порхающих серебряных бабочек.