Ясмин вспомнила, почему это все будто стерлось из памяти… Потому что потом ярко заняло весь мир только гневное лицо отца: сведенные черные брови, презрительно сощуренные глаза. На загорелом бородатом лице — чистая ярость и злость, ведь Риан позволил Ясмин сесть на необъезженную дикарку. И может лишь капля тревоги отразилась тогда в его глазах…

Ясмин даже не помнила, как Риану удалось утихомирить гнев и успокоить эту бурю. Может, только то, что кобылу быстро поймали и Риан заставил ее слушаться, а после эпизод замялся, потому что другого с таким опытом и умением у отца не было. Сама же она долго твердила отцу, что здесь только ее вина, и в конце концов тот смирился, а Ясмин еще некоторое время держалась подальше от энарийской кобылы.

Сейчас Ясмин стояла на крыльце и пыталась понять, что она в самом деле чувствовала. Была ли и тогда магия Риана? И если была… околдовывала или спасала? Или ее и саму всегда тянуло к нему, но отец и общество вставали на пути нерушимой стеной…

Ясмин помотала головой. Дождь давно стих, как и не было. Еще недавно бушующая сплошная стена превратилась сначала в редкие, будто звенящие на солнце цепочки капель, и теперь они гулко стучали по крыше.

Погони не было, никто ее на нашел — Нидейла оказалась права. Ясмин осталась в ее доме до вечера, просто ела, спала, сидела возле леса, бездумно глядя на кипящую там жизнь, и раз за разом мысленно возвращалась ко всему происходящему. Если колдунья права, то Ясмин сможет с этим справиться. Если поверить, что всё это было ради неё.

Вспомнился последний взгляд Риана, давшего ей свободу, позволившего уйти. Сейчас он тоже свободен от всех оков, что его сдерживали. Не главный конюх в поместье, не раб на плантации. Даже сама Ясмин отпустила его на волю… Но сейчас вдруг почувствовала, что его не хватает. Что сейчас она наконец сможет поговорить с ним открыто. Не закрывая его восхищением незаживающую дыру в сердце, а… просто. Ей давно стоило побыть в одиночестве, чтобы наконец услышать собственный голос.

Походив по маленькой комнате, она дождалась колдунью. Та вошла, быстро притворив за собой дверь, и поставила на стол собранный кузовок с травами.

— Я не хочу этого ребенка, потому что это самообман, — сказала Ясмин, глядя на то, как Нидейла разбирает добычу, а потом возится с нагретым котелком.

Ребенок, зачатый в насилии, под магическим дурманом, ничего не изменит. Не сделает Вальдера заботливым и нежным, потому что это ему не нужно — быть таким. Просто не нужно. Ему нужны эмоции и страсть, водоворот страстей, ее ненависть и ее же невыносимая тяга, борьба с самой собой. Он наслаждается этим. И вновь и вновь сыграет на ее чувствах, вместо отца или Риана шантажируя ребенком. А потом просто отнимет по праву сильного и будет использовать как средство в своих целях.

Она не готова справиться с этим, пока не слишком поздно, пока не зародилась настоящая жизнь и срок, может, всего несколько дней…

— Хорошо. Выпей это, — протянула Нидейла ей кружку с чем-то дурно пахнущим.

— Пахнет как отрава.

— Она и есть. Малая доза — ты не умрешь, но потеряешь сознание на время. Чтобы не было так больно.

Так больно. От этих слов повеяло жутью: Теа просит за это решение высокую цену и проверяет на прочность. Ясмин мысленно обратилась к Богине, прося о понимании, а потом доверилась колдунье и сделала глоток. От гадкого вкуса едва не стошнило, но она затаила дыхание и тут же выпила отраву до дна. Смешно.

Чтобы начать новую жизнь — надо хотя бы раз умереть.

Это была последняя связная мысль: как бы Ясмин ни цеплялась за неё, тьма пришла и забрала к себе.

В этой тьме, правда, оказалось тепло и уютно… Не осталось мыслей, только разрозненные осколки прежних чувств… Кусочек ненависти, большой обломок обиды. Проплыла зыбкой змеей надежда… Сломалась и разбилась на части нелюбовь. Растаяла жажда чужого одобрения, словно сухая ненасытная почва, забирающая каждую каплю влаги, наконец-то перестала нуждаться в поливе.

Ясмин почувствовала в своём несуществующем теле столько невероятной силы и страсти, столько заботы и тепла. Так отчаянно хотелось жить, что она осознала ощутила себя творцом. Больше не жертва, а они — не мучители. Оттолкнуться… Она сама сотворит свою новую жизнь. Словно сама богиня Теа одарила ее сияющим золотым светом.

И не было ничего в мире могущественнее этой силы. Ясмин отдалась золотому потоку, вернулась в Исток — то священное место, откуда всё когда-то началось. Ни боли, ни страсти…

Но тут же боль, стоило о ней вспомнить, охватила все тело. Такая сильная, что казалось, сейчас просто разорвёт на части. Затрясло до дрожи, рассыпался хрупкий золотой свет точно сухой песок по земле. Забил поры, нос, горло. И страстно, дико захотелось дышать.