Книги
Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1
Поздно вечером прибыл начсандив. Созвав командный состав, он объяснил, что Невская оперативная группировка, а, значит, и 65-я стрелковая дивизия, получила задачу форсировать Неву и занять на её противоположном берегу плацдарм, который позволил бы развернуть наступление на фашистов и прорвать блокаду Ленинграда.
Конечно, ни Исаченко, ни даже командир дивизии, ни, пожалуй, сам командующий Невской группировкой не знали истинных целей намечавшихся боёв. Гораздо, гораздо позже, почти через три десятилетия, они стали известны со всей достоверностью из воспоминаний того, кто на несколько недель принял командование Ленинградским фронтом от маршала Ворошилова, то есть генерала Жукова Г. К.
Эти удары по находившимся на левом берегу Невы фашистским войскам, создавая впечатление о попытке прорвать кольцо блокады, на самом деле были предназначены для сковывания сил противника, чтобы заставить его перебросить сюда войска, готовившиеся к окончательному штурму Ленинграда, и тем самым сорвать этот штурм. Но повторяем, в то время об этом никто не догадывался.
Начсандив сказал, что дивизия и приданные ей части морской пехоты совместно с другими соединениями будут наносить удар в район посёлка Невская Дубровка, бои обещают быть кровопролитными, и потому медсанбат должен быть готов к приёму большого количества раненых.
Поток раненых начался примерно через сутки после посещения начсандива, и батальон успел приготовиться довольно основательно. За это время неоднократно шёл снег. В палатках поставили железные печи, которые позволили, конечно, при непрерывной топке, сохранять внутри вполне приемлемую, а иногда даже и жарковатую температуру. Правда, расход дров для этих отопительных приборов оказался огромным, и пришлось выделить специальную группу санитаров-истопников.
Вскоре выявился и второй недостаток печей. Оказалось, что, если днём они особенно батальон не выдавали, то ночью, выбрасывая из своих труб целые снопы искр, а иногда даже и языки пламени, являлись прямо-таки указующими факелами расположения не только батальона в целом, но и каждой палатки в отдельности. Кроме того, искры из труб представляли сами по себе большую опасность: иногда они, падая на брезентовую крышу палатки, не гасли сразу. Мокрый от талого снега брезент они, конечно, не могли зажечь, но прожигая в нём различной величины дырки, попадали на белый полог палатки — сухой и часто пропитанный парами эфира, которым давался наркоз, или бензина, которым обмывали раны. Они могли легко воспламенить полог. Это вскоре и случилось в одной из палаток операционного блока и могло бы привести к большому несчастью, если бы один из санитаров сразу не заметил возгорания, а все находившиеся в палатке не приняли энергичных мер по тушению пожара. Дело ограничилось тем, что в пологе недалеко от трубы прогорело отверстие около метра, его залатали куском простыни. Но Алёшкин, Прохоров, Сангородский и другие стали думать о способах защиты. Прежде всего они поняли, наконец, назначение больших клапанов над отверстиями в крыше, в которые выходили трубы. Оказалось, что в карманы этих клапанов надо было вставлять специальные железные листы, имевшиеся на складе, которые защищали брезент от нагретых труб и принимали на себя часть наиболее крупных искр, падавших рядом.
Кто-то догадался сделать по бокам этих листов бортики и засыпать получившиеся таким образом противни мокрым песком, гасившим искры и не дававшим им скатываться с листов железа.
Как выяснилось в дальнейшем, этого оказалось мало, искры из труб продолжали лететь огромными снопами. Попробовали удлинить трубы, но в печах создавалась такая тяга, что они прогорали за минуту и требовали для своего обслуживания специального человека на каждую печку. Все понимали, это не выход.
Сангородский или кто-то из его санитаров додумались поменять трубы местами. Для того, чтобы это понять, надо посмотреть на ниже помещённую схему.
Такое нововведение дало изумительные результаты: искры из труб почти не летели, от висевших в середине палатки труб шло дополнительное тепло, дрова в печах горели значительно медленнее, печи нагревались сильнее, расход топлива сократился. В ближайший день таким же образом было переделано отопление во всех палатках.
Недостаток этого способа заключался в том, что в поперечных трубах сравнительно быстро накапливалась сажа, которую приходилось чистить. Естественно, что внутренний вид палатки от протянутых вдоль неё железных труб не выигрывал. Но эти недостатки были не так значительны по сравнению с полученными выгодами.
Для палаток ППМ по аналогии придумали изгибать трубы в форме различных зигзагов. Естественно, что подобные усовершенствования, начатые с лёгкой руки сортировки, потребовали большого количества труб. Вскоре все имевшиеся в распоряжении интенданта трубы расхватали, а они ещё были нужны для переоборудования многих палаток. Пришлось ему и его работникам пуститься на поиски, которые увенчались успехом. Недалеко, километрах в двух от расположения батальона, находилась небольшая деревня. Предыдущими бомбёжками и артобстрелом все дома в ней были разрушены и сожжены, жителей не было, но на пожарищах валялось много кровельного обгоревшего железа и водосточных труб. Среди санитаров оказались два кровельщика, которые в дальнейшем и обеспечивали трубами все подразделения.
Через несколько дней пришлось делать ещё одно приспособление в отоплении. От раскалявшегося докрасна дна железной печки, а также выпадавших из её дверцы угольков, а иногда и целых головёшек, часто загорался брезентовый пол палатки, что тоже доставляло немало хлопот. Для устранения этого недостатка пришлось соорудить нечто вроде ящика с песком и ставить печку в этот песок. Кажется, на этом усовершенствование и рационализация отопительных приборов в медсанбате окончилась. За все последующие годы войны ничего лучшего для отопления палаток придумать так и не удалось.
Мы описали это как будто незначительное дело для того, чтобы показать, как необходима была сноровка, изобретательность и находчивость даже в самых простых делах по устройству батальона в полевых условиях, и как мало был подготовлен для этого его персонал. В дальнейшем мы ещё не раз остановимся на том, как люди медсанбата, в том числе и наш главный герой, выходили из затруднительных положений в разрешении самых неожиданных и самых, казалось бы, мелких вопросов, которые, конечно, никакими наставлениями, уставами и приказами не предусматривались, да, пожалуй, и не могли быть предусмотрены.
Отвлёкшись на описание организации отопления в медсанбате (первого отопления в первую военную зиму), мы не сказали того, что все эти изменения, усовершенствования и переделки пришлось делать уже тогда, когда пошёл поток раненых, а поток этот был велик. Хотя эвакуация всех обработанных проходила вполне своевременно, и большого количества раненых в батальоне не накапливалось, однако, все звенья санбата должны были работать с большим напряжением и предельной нагрузкой.
Помня об ошибках первых дней работы и считая, что поток раненых может длиться неопределённо долго, так как стало известно, что бои у Невской Дубровки идут очень ожесточённые и пока видимого успеха не приносят, Алёшкин решил в медицинской роте с первых же часов установить строгий график работы с выделением для каждого врача, медсестры и санитара обязательного времени на отдых. Люди, понимая необходимость такого графика, строго его придерживались, и единственным нарушителем был, пожалуй, сам Борис. Ему после работы в операционной, в которой он проводил столько же времени, сколько и другие хирурги, как командиру медроты, в часы отведённого для отдыха времени приходилось решать большое количество организационных и административных вопросов.
Затруднительное положение личного состава батальона усугублялось ещё и тем, что питание его значительно ухудшилось. Запас продуктов, взятый с собой из Софрина и с Карельского перешейка, кончился, а новую выдачу продовольствия начали проводить по сокращённым нормам. Резко сократилось количество выдаваемого мяса, круп, жиров, c 1 октября снизилась и норма получаемого хлеба: вместо 800 граммов стало 600. Значительно ухудшилось и качество хлеба, в нём было много суррогатных примесей.
Состав получаемого хлеба: муки ржаной — 63 %, льняного жмыха — 4 %, отрубей — 4 %, овсяной муки — 8 %, соевой муки — 4 %, солодовой муки — 12 %, муки из затхлого зерна — 5 %.
В ближайшие недели резко снизилось количество ржаной муки, качество хлеба ещё ухудшилось: в него стали добавлять хлопковый жмых до 10 % и пищевую целлюлозу, содержание которой вскоре тоже выросло до 10 %. Очень часто этот хлеб было невозможно сохранить и перевезти, так как от перемены температуры он разваливался, крошился, и выдаваемая норма уменьшалась. На хлебозаводах его сушили сразу же после выпечки. В военные части, в том числе и в медсанбат, выдавались сухари (норма рассчитывалась как 50 % от нормы хлеба). Такое питание начало подтачивать силы батальона, а объём работы у каждого не только не уменьшался, а, наоборот, значительно увеличился, и происходило это вот почему.
Специальным приказом Главсанупра РККА с 15 октября изменялись штаты медсанбатов. Многие, в том числе Алёшкин, Сангородский и другие врачи, не раз говорили, что штаты батальона раздуты, что в нём много лишних единиц, которые только затрудняют передислокацию. Видно, это поняли в Главсанупре, и вот пришёл приказ: число людей в батальоне сокращалось с 205 человек до 124. Количество врачей сокращалось на восемь человек, фельдшеров и медсестёр на шесть, рядовых на 67. Одновременно с сокращением в медсанбате произошла и довольно существенная реорганизация всей структуры. Из самостоятельных больших подразделений осталась только одна медрота, состоявшая из операционного и перевязочного взводов. Госпитальная рота превратилась в госпитальный взвод со штатом из двух врачей и четырёх медсестёр. Отделения — эпидемиологическое, лабораторное, химзащиты и взвод охраны были ликвидированы вообще. Значительно сократилось число автомашин и шофёров, сократили складской и хозяйственный аппарат батальона. Приказ об этом сокращении в батальоне был получен в последние дни октября, причём начсандиву и комбату приказали закончить приведение состава батальона к новому штату в течение трёх дней. Всех освобождавшихся от работы в батальоне врачей необходимо было направить в Ленинград, где организовывали дополнительную госпитальную сеть (вывоза раненых из Ленинграда ведь почти не было). В первую очередь приказали освободить медсанбат от больных, престарелых и женщин. Из батальона отчислили Башкатова, Климову, Симоняка, Крумм, Скворец, Эдельман, Красовскую, Белавину. В медроту взамен уходивших были назначены: командиром операционно-перевязочного взвода — Бегинсон, врачами отделений — Картавцева и Ивановская. Кстати сказать, до сих пор они фактически и работали в медроте. Врача Криворучко перевели в госпитальный взвод.