Как видим, в этой схватке переплелись самые разные интересы: города, консорциума, крестьян, государства, туринского архиепископа. Это позиционная война, в которой все шаги — демонстративные, и предпринимаются они в ожидании решения Сената, не желавшего принять решения ни в пользу Кьери, чтобы не обидеть местных синьоров, ни в пользу синьоров, потому что дело Сантены — всего лишь один из многочисленных казусов, где сеньориальные права не определены, налоговые льготы незаконны, а судебная автономия не поддается контролю. Все это затрагивает сложные проблемы управления всеми коммунами государства; речь идет о неоднородном комплексе, складывавшемся не одновременно и являвшемся объектом агрессивной унифицирующей политики Витторио Амедео II, цель которой состояла в утверждении центральной власти государства.

Что происходило в последующие годы, вплоть до 1705‐го, мы можем только предполагать. Пьемонт снова оказался втянутым в военные действия, происходившие на его территории в ходе Войны за испанское наследство, поэтому маловероятно, чтобы Сенат мог принять неугодное кому-либо решение, в то время как двор нуждался в полной лояльности подданных. Но, возможно, город продолжил политику поглощения: когда история получает новое освещение в документах, ситуация выглядит еще более острой и угрожающей. Поведение подеста Джуганини, который управляет городком от имени консорциума на протяжении более четырех лет, указывает на то, что дело синьоров лишилось всякой поддержки жителей Сантены и что в качестве последней карты, способной убедить Сенат в прочности власти, ныне отвергаемой всеми сантенцами, должна использоваться только сила. Выслушаем еще раз слова участника событий, который доносит до нас даже содержание своего диалога в стычке с подеста: «Вчера около двадцати трех часов, — рассказывает 20 апреля 1705 г. Джован Баттиста Вилла, деревенский житель, неграмотный, в возрасте около сорока лет, относительно зажиточный, поскольку его имущество стоило более 500 лир; он нам уже знаком в качестве супруга одной из Тезио, — я находился в Сантене, куда прибыл по своим делам, и здесь узнал, что гонец из этого местечка был у меня в доме, чтобы сообщить по приказу Синьора Патримониала Джуганини, подеста Сантены, что я должен уплатить свою долю квоты в порядке оплаты одного солдата, которого Сантене надлежало выставить для Гвардейского Полка… В связи с этим я отправился в остерию, которую держит Мартино Торретта и где находился названный синьор подеста; я спросил, что ему угодно. Синьор подеста мне сказал, что я должен уплатить свою долю квоты и что моя доля составляет две лиры. Услышав это, я ответил, что не обязан участвовать в каких-либо выплатах квоты, потому что я живу в сих границах и принимаю участие как в королевских, так и в персональных выплатах в этом городе. Подеста же мне ответил, что приказы отдает он, а я возразил, что никогда синьор подеста Сантены не отдавал приказы живущим в границах города, и сказал, что в прошедшем декабре число детей моего брата Томмазо, живущего тоже в Тетто делли Агостини, достигло двенадцати, и по сему случаю синьор судья Кьери отправился в названное Тетто, дабы засвидетельствовать таковое число детей[170]. И если бы [подеста Сантены] имел полномочия и власть, чтобы отдавать приказы в названных хозяйствах, тогда ему и надлежало бы проводить названное освидетельствование». Но Вилла был связан с семьей Тезио, так что к этому спору примешались трения между нотаблями и синьорами. И дело усугубляется: «Тогда названный синьор подеста, услышав мои слова, сказал, что я хочу знать слишком много и что я пьяница и мошенник, и пока я разговаривал с другими о том, что не понимаю, как могу получать приказы из двух мест, названный синьор подеста взял меня за волосы и заявил, что я должен отправиться под арест в замок Сантенотто, и вытащил меня из названного дома за волосы. На улице я сказал ему, что он не должен так со мной обходиться, и тогда он меня освободил. Туда прибежал Его Высокопреподобие синьор дон Карло Франческо Тезио, мой шурин, который сказал названному синьору подеста, чтобы он так со мной не обращался и оставил меня в покое, а он отвечает за то, что я появлюсь, когда ему будет угодно»[171].

Вмешательство влиятельного духовного лица из семьи Тезио не помогло умерить претензии и самоуправство Джуганини, который на следующее утро встретился с Виллой, направлявшимся в Кьери, чтобы сообщить о произошедшем накануне. Тот сказал ему, «что вчера у него не было повода так поступать со мной, как Вы поступили», на что подеста ответил: «Подожди, пока уйдет гонец, тогда увидишь». В его распоряжении теперь был отряд из целых пяти солдат, вместе с которыми он приступил в дальнейшем к настоящим набегам на местные фермы, конфискуя имущество у тех, кто отказывался платить: у испольщика Бернардо Тамиато он забрал холщовое полотенце и мужскую рубашку; у жены Джован Баттисты Виллы Анны Марии две «рами» из нового полотна и мешок; другие вещи у Джакомо Антонио Гамбино, у Микеле Лизы, у Бальдассара Кавальято, у Джакомо Антонио Камандоны — все это имена, знакомые по случавшимся тогда историям, имена лиц, входивших в своего рода враждебную консорциуму партию, состоявшую из нотаблей, но теперь и из издольщиков. Однако среди них нет издольщиков семейств Тана, Бенсо и других синьоров, входящих в консорциум: это арендаторы светских или церковных собственников из Кьери; в последней ожесточенной фазе конфликта из‐за юрисдикции на местной арене появляются новые клиентелы со своими вертикальными связями.

Тяжба по поводу юрисдикции не могла разрешиться еще на протяжении десятилетий, и опубликованные материалы дела, послужившие источником, из которого я извлек многие использованные мной документы, относятся к 1762 г.[172] — настолько затянулось разбирательство и вынесение приговора. Впрочем, после событий 1705 г. произошло некоторое фактическое упорядочение в пользу города и вопреки притязаниям консорциума, который предпочел потерпеть это временное поражение, лишь бы покончить с опасными беспорядками. Община получила особый фискальный статус: налоги платили городу, а мелкие арендные платежи за дома, огороды и конопляники — синьорам. Так был положен конец большинству надежд на автономию, которые небольшой городок питал в богатую событиями эпоху подеста Кьезы и его сына Джован Баттисты.

Несомненно, неурядицы внутри небольшого феода заставили синьоров постепенно отказаться от претензий на юрисдикцию, вызывавших недовольство туринского двора. Тлеющий конфликт между семьями Бенсо и Тана за первенство в консорциуме отошел на задний план ввиду внешней опасности, представляемой централизаторской политикой Витторио Амедео II. После поражения на этом фронте борьба за усиление позиций в ущерб другим синьорам вспыхнула с новой силой. Приобретение семейством Тана д’Энтракве доли юрисдикции рода Бролья в силу договора от 19 февраля 1699 г., которое прибавило к их квоте, уже составлявшей около трети, еще одну двенадцатую часть, было, по-видимому, очень негативно воспринято семьей Бенсо[173]. Таким образом, неудачи другой ветви рода Тана оказались компенсированы; впрочем, дробление юрисдикции для столь небольшого феода было очень значительным. Однако первенство в городке зависело не только от количества баллов в долях юрисдикции, но и от внешних связей с герцогской властью и с туринским архиепископом. Как бы то ни было, в начале XVIII в. власть семьи Тана, имевшей пять двенадцатых в доле полномочий, стала, по-видимому, преобладающей, в том числе благодаря тому символическому преимуществу, что, по старинному обычаю, в их замке Сантенотто находилась резиденция подеста, который традиционно вершил там правосудие.

Монсеньор Вибо в ходе своего пастырского визита 1702–1704 гг. (дошедшая до нас документация далеко не полна) нашел ситуацию с сантенской церковью драматичной[174]. Само здание было непригодно для использования, и он приказал перестроить его — впрочем, не прекращая необходимых служб. Возможно, Вибо желал изучить состояние дел после истории с Кьезой, и его должно было сильно обеспокоить то, что протеже семьи Тана подвергся смещению с должности, так как из‐за него возникли большие беспорядки как в светском, так и в церковном управлении крестьянским приходом. Мы можем предположить, что до увольнения Кьезы Его Высокопреосвященство обсудил этот вопрос с доном Карло Джованни Баттистой Джузеппе Таной ди Энтракве, и при этом были даны взаимные обещания.

Факт в том, что 10 мая 1708 г. архиепископ написал в Сантену письмо, адресованное не всем синьорам консорциума, а лично маркизу Тане, и просил в нем выделить средства для завершения перестройки приходской церкви и ее ризницы, а в обмен обещал «возложить его родовой герб» на ее главный алтарь[175].

Семейство Бенсо оказалось обойденным. Мы не знаем, было вызвано предпочтение одной семьи перед другими конкретным желанием покончить с волнениями в городке и в консорциуме и возместить семейству Тана потери, нанесенные удалением Кьезы, или это было просто неудачное политическое решение. Во всяком случае, граф Бенсо разразился угрозами, поведя речь о нарушении гармонии и мира в консорциуме, и обрушился на решение монсеньора Вибо, «вносящее раздоры между консортами». Он заявил, что его беспокоит, как бы «такая прерогатива не внесла некоторое неравенство и в дела феода». Это была серьезная неприятность: церковный феод уже вызывал недовольство Витторио Амедео II в Пьемонте, даже когда обстановка оставалась спокойной. В данном случае озабоченность архиепископа должна была возрастать, поскольку не было ясности с юридической стороной дела, а его решения могли быть оспорены не только одной из семей синьоров, но и Сенатом, и герцогом. Вероятно, среди знати при дворе, где Тана и Бенсо занимали важные административные и военные должности, ходили многочисленные сплетни и слухи[176]. Такого рода давление и стечение обстоятельств в конце концов должны были заставить архиепископа привести два семейства к согласию: своим письмом от 6 июня 1711 г. взамен привилегии, подтвержденной семье Тана, он даровал семье Бенсо разрешение возобновить престижную символическую практику[177] их рода в городке, упраздненную за пятьдесят лет до этого: «Поскольку вышеупомянутый синьор Граф Бенцо сделал предложение, связанное с тем, что около пятидесяти лет назад он располагал неким проемом или окном в виде трибуны, откуда можно было из окрестностей его замка слушать обедню в Старой церкви, не заходя туда. Однако этот проем во время визитов наших Предшественников Монсеньоров Берджеры и Беджамо был заделан, и теперь он просит разрешения вернуть ему эту старинную привилегию, но ввиду того, что мы не можем допускать подобные проемы и трибуны, как противоречащие каноническим постановлениям, мы предпочли дать ему разрешение, каковое и даем взамен предыдущего, чтобы для удобства синьора Графа и его наследников в стене левой стороны названной Капеллы была проделана дверь, через которую он сможет туда входить, при условии что он сделает это за свой счет и таким образом, чтобы эту дверь нельзя было открыть или закрыть, кроме как изнутри названной Церкви, а ключ всегда находился у Приходского священника и временно у его заместителя».

Наконец, архиепископ официально заявлял, «что дарованное нами синьору маркизу Тане право возложения родового герба на главный алтарь никоим образом не может предоставить ему преимущество или наделить преобладанием в Феоде к ущербу для других синьоров консортов, наших вассалов».

Таким образом, два синьора Сантены могли положить конец своей ссоре, что и было сделано посредством договора, подписанного 15 марта 1713 г.[178] Приходская церковь обогатилась символами их власти. Им пришлось отказаться в пользу города Кьери от большей части своей юрисдикции, отныне ограниченной пределами городка от моста до моста. Однако взамен они получили возможность анахроничной реставрации формальных признаков их престижа. Надписи с изображением родового герба Бенсо надлежало украсить дверь, дававшую доступ непосредственно из церкви в замок; а маркиз Тана получил право на такую же надпись на входе в Святую святых, в то время как его герб должен был быть изображен на главном алтаре. Маркизу Тане досталась скамья in cornu Epistolae[179], а графу Бенсо, симметрично, in cornu Evangelii[180], «и двое вышеозначенных никогда и никаким образом не смогут передвигать свои скамьи вперед».

Были решены и другие проблемы, вызывавшие трения и конфликты между двумя семьями: резиденцию суда подеста следовало перенести из Сантенотто «в третий дом»; во время процессий первенство отдавалось тем господам, которые имели орден Св. Благовещения, а остальные следовали за ними по возрасту; и точно так же нужно было поступать при выдвижении на должность подеста, причем кандидатура должна была быть обязательно одобрена всеми.

Витторио Амедео II утвердил это соглашение, что свидетельствует о некотором давлении с его стороны, которое было необходимо, дабы установить мир в небольшом уголке его владений[181]. Крестьянам пришлось принять Перераспределение в силу их фактического проживания на территории города Кьери: их микроскопические наделы оказались самым тщательным образом измерены и включены в систему жесткого налогообложения, которое, вероятно, способствовало установлению большего единообразия в денежных оценках земли. Это вело к существенному изменению самих основ экономического расчета и, соответственно, всей системы выбора целей и представлений в рамках способа производства мелких собственников. Крестьяне Сантены продолжали оплачивать аренду натурой и каплунами за жилища, огороды и конопляники в границах поселения; на них лежала дорогостоящая обязанность использовать для приготовления хлеба печь консорциума; их судил судья, избранный сантенскими синьорами с одобрения туринского Сената; их жнивье и луга не могли сдаваться в аренду овчарам из Энтракве, которым во время зимних перегонов скота следовало останавливаться только в больших феодальных хозяйствах.

Политическая авантюра, продлившаяся пятьдесят лет и принявшая столь своеобразную, но и столь показательную форму с точки зрения образа мыслей и образа действия обитателей крестьянского мира XVII в., окончательно завершилась. Мне хочется верить, что прошедшая перед нашими глазами пестрая вереница персонажей имела некоторое значение не только сама по себе, а изучение скромного повседневного быта жителей Сантены способствовало пониманию темных и светлых сторон государства Нового времени, актов выбора и компромиссов, совершавшихся внутри его господствующих классов.