Нелюбовь убивает в нас все светлое и живое. Мои родители, изуродовавшие душу Олега, наполнившие ее ядом, отравляющим всю его жизнь. Думали ли они о том, что творят, ведали ли? Мой отец, пример подражания - понимал ли он, что делает несчастным своего родного сына и любящую его женщину? Как он жил с этим? Как моя мама существовала, зная, что рядом живет менее удачливая соперница, любит и ждет ее Алексея, и имеет на это полное право, родив сына ее мужу. Мне не за что винить Олега, он продукт нелюбви, горечи и предательства. Настоящий сын своего отца. И я представления не имею, что стало бы со мной, родись Олег раньше меня. Скорее всего, тоже, не простил бы. Интересно, почему за грехи родителей часто расплачиваются дети? Он прав, Олег, за счастье нужно бороться. Любовь, живущая в моем сердце способна излечить, простить предательство. Она милосердствует и всепрощает. Простить да, но как забыть? Как выкинуть из памяти бесстыдно - развратные фотографии, ложь и предательство. Водка спасает меня от горьких воспоминаний, и жгучей обиды, унося в царство хмельного, невеселого дурмана.
ГЛАВА 31
[Декабрь]
ГЛАВА34
[Она]
- Сколько можно шваброй махать? В твоем ли положении подъезды мыть - беззлобно ворчит баба Глаша, переворачивая, весело шипящие, котлеты, наполняющие, одуряющим запахом, маленькую кухню. - Пузо, вон, на нос лезет уже. Угомонись, дочка, пенсия у меня хорошая, сдюжим, как - нибудь.
- Баб Глаш, ну не могу я тебя объедать. Я знаешь, уеду, наверное. Сессию сдам, и «академ» возьму. Поехали со мной, все равно ничего тебя не держит тут.
- И, куда это, интересно ты намылилась?- смотрит на меня, ставшая мне родной, старушка, и я вижу слезы, застывшие в ее глазах.
- К отцу своему, названному. Устала я, так устала. Просто сил нет. А он зовет меня. Там легче мне будет - говорю я, прижав к себе маленькое, сухое тело Глафиры Карловны.
- Не поеду я, Софьюшка. Тут жила и умру тут. А ты не смотри на меня, делай, как тебе лучше, да мальчику нашему. Если считаешь, что Толечке там лучше будет, значит, так тому и быть. - Конечно, ему будет там хорошо - обещаю я, положив руку на живот, в котором растет мой мальчик, мой Толечка. Пойду, дверь открою, кто это там нетерпеливый такой - говорит старушка и почти бегом бросается на зов заливающегося, дверного звонка. Сердце отдается тревогой, и я чувствую движение моего сыночка, реагирующего на испуг серией толчков.
- К тебе там, Сонечка. Мужчина, толстый такой - говорит баба Глаша и, смешно раздувает щеки, желая показать степень полноты незванного гостя. Сердце мое пускается в бешеный галоп. « Нашел, все - таки нашел меня» - бьется в голове, раненой птицей, мысль. Я знаю, кто ждет меня в прихожей.
- Что с тобой? Бледная, как полотно. Не пускать его? Выгнать? - суетится баба Глаша.
- Чего уж теперь, пусть проходит - через силу говорю я, прекрасно понимая, что сдержать Олега не сможет даже бетонная стена, чего уж говорить о маленькой, сухой бабушке.
- Собирайся, поехали - не терпящим возражений, голосом говорит, появившийся в дверях Олег. Он похудел, постарел с тех пор, когда я видела его в последний раз. Осунувшееся его, хищное лицо избороздили глубокие, скорбные морщины.
- Не поеду я никуда с тобой - говорю я, стараясь не выдать предательской дрожи в голосе.
- Как миленькая, поедешь. Сбежала она. Я обыскался тебя, полтора месяца, как гончая, бегал, чуть с ума не сошел. Соня, Софи, родная. Не могу жить без тебя - падает передо мной на колени Олег, обхватив горячими руками меня за бедра. Он болен, слова бессвязны, скачущие от угроз к мольбе, они кажутся горячечным бредом.
- Я не люблю тебя Олег, никогда не любила. Ты знаешь это прекрасно. Мне больше нечего бояться Олег, я, итак, все потеряла, благодаря тебе. Но, я лучше подъезды буду мыть, чем пойду за тобой. - Мой голос звенит, разрывая вязкую тишину, вдруг ставшей тесной и душной, комнаты. Низ живота обжигает резкая, пронизывающая боль, заставляющая меня забыть обо всем на свете и хватать ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Я слышу, как баба Глаша звонит в скорую, чувствую, как меня подхватывают сильные, Олеговы руки, и несут, куда - то, но сил сопротивляться, у меня нет. Ужас, который я испытываю, не сравним с физической болью, терзающей мое тело. Страх потерять ребенка, моего мальчика, единственное светлое пятнышко, в моей дурацкой, бестолковой жизни, поглощает меня, лишая остатков разума. Я не понимаю, что происходит, куда везут меня в пахнущем дорогой кожей, салоне автомобиля. Только чувствую сухие, сморщенные руки бабы Глаши на своем лбу.
[Он]
- Ты не видел ее, Паш? - спрашиваю я у своего единственного друга, который вытащил меня из алкогольного, убивающего тело и разум угара, в котором я находился почти месяц. Если бы не он, не знаю, чем бы закончился нескончаемый алкогольный марафон, в который я загнал себя, спасаясь от депрессии и лютой душевной боли, разрывающей на части мою жизнь. Уйдя, Софья забрала с собой мою душу, сделав меня пустым.
- Нет, она перевелась на заочное отделение. Не нужно, Анатоль, она ушла, потому что не любила тебя никогда, как это не жестоко звучит. Ты снова и снова входишь в одну и ту же воду. И напрасно ты надеялся, что сможешь научить ее чувствовать. Если хочешь знать, нет такой генетической мутации, как нелюбовь. Нет и все тут. Мы впитываем умение любить с первой каплей молозива. Нет, вот тут я ошибаюсь, наверное. Скорее всего, любовь появляется еще в момент соединения сперматозоида и яйцеклетки. Во время зачатия записывается в наше ДНК умным создателем. И вытравить ее равнодушием или безразличием невозможно. Любовь может прятаться, таиться где - то в сердце, но она не умрет.