- Господи, страсть то какая - шепчет ГлафираПавловна, крестясь. - Что творится то, Сонюшка, что с тобой моя девочка?

-А я сижу не в силах пошевелиться, глядя на старомодный телевизор, мерцающий экран которого показывает место происшествия. Взгляд мой прикован к телу, укрытому черной пленкой. Холеная рука с дорогими часами, которая недавно несла большой букет лиловых тюльпанов, ласкала мое тело, доводя до экстаза, безжизненно откинута, на нее не хватило скорбного покрывала. Я чувствую, что не могу пошевелиться, словно в момент лишившись такой возможности .

-Баб Глаш, дай мне телефон. Не дойду я - прошу я, чувствуя, что просто упаду, если встану со стула.

- Куда звонить то собралась? Да что случилось, объясни. Лица нет на тебе девочка. О ребеночке подумай.

-Дай мне телефон - кричу я, уже не сдерживая рыданий, рвущихся из моей груди. - Там Олег, это Олег был, ты понимаешь? Кого он застрелил, там не сказали. Дай мне телефон. Дай дай !!! - Я смотрю на заметавшуюся по кухне Глафиру Карловну, и мне становится стыдно за свою истерику, но поделать с собой я ничего не могу. Ребенок бьется, толкается, чувствуя мое состояние, но ледяная лапа страха, сжавшая мое сердце, никак не желает отпускать меня. Дрожащей рукой я набираю и набираю телефон Анатолия, но механический голос все время говорит о недоступности абонента, лишая меня разума, заставляя умирать от, сковавшего меня, липкого ужаса.

- Другу его позвони, дочка - робко трогает меня за плечо баба Глаша. - Ну, тому, из института твоего, про которого ты мне рассказывала. Может он чего знает.

Слезы заливают мои глаза. От нервного напряжения, я никак не могу вспомнить номер телефона Павла. С трудом набрав номер, слышу взволнованный голос Леночки, но не могу произнести и слова, словно тиски сжали мое горло, до боли, до удушья.

-Соня, Софья, это ты? - рыдает в трубку Елена - Нет. Нет больше Олежки, нету, нету, нету - как заведенная, на одной ноте причитается она, словно профессиональная плакальщица.

-А Анатолий? - с замиранием сердца спрашиваю я.

- Нет Олежки, нет-нет - не слыша меня, рыдает Леночка.

-Лена, где Павел, дай ему телефон.

-А Павла нет, он в больнице у Анатолия - вдруг, совершенно нормальным голосом говорит Елена, - А Олега нет больше. Ты виновата, во всем виновата - хлещет меня словами Пашина жена, словно острыми, терновыми ветвями. Они впиваются мне в душу, в мозг, сердце, вырывая куски кровоточащего мяса.

-В какой больнице, Лена? Где Анатолий? - спрашиваю я, не обращая внимания на злые ее слова, понимая, что она просто в шоке, но Елена права. Да, это я во всем виновата, только я. И мать была права, когда говорила, что я зло. И ее жизнь, я разрушила, может она была бы жива, если бы меня не заела глупая, злобная гордость, кода она появилась на моем пороге, ища поддержки.

-В первой городской - безжизненным голосом, отвечает мне моя собеседница и отключается.Я с тобой - говорит Глафира Павловна, наблюдая, как я судорожно натягиваю пальто, прямо на легкий, домашний костюм. - Нет, мне никто не нужен - говорю я И ты не нужна. Я больше никому не сломаю жизнь, никогда. Отойди баб Глаш. Я приношу одни несчастья, людям, хорошим людям, которые, хоть как - то, соприкасаются со мной. - Ты говоришь глупости, девочка. Я давно не была так счастлива, как в те месяцы, проведенные в заботах о тебе.

- Я сама, во всем разберусь - грубо говорю я, и покидаю квартиру, слыша, как всхлипывает старушка, за моей спиной, и физически чувствую, осенившее меня, крестное знамение, посланное мне вслед маленькой сухой рукой, покрытой старческими пигментными пятнами.

Я бегу по улице, совсем не чувствуя декабрьского холода. Прохожие оборачиваются мне вслед, глядя с горькой укоризной. бегу, забыв о ребенке, толкающемся у меня в животе, о том, что забыла переобуться и ноги в домашних тапках скользят по раскисшему, грязному снегу. Нечем дышать, от сковавшего горло, болезненного страха, от быстрого бега, от боли, перерезающей низ живота. - Потерпи, я не могу потерять еще и тебя - умоляю я. Остановившись я глажу себя по животу, разговаривая с ребенком. И он успокаивается, перестает биться, словно птичка в клетке. Боль отпускает, наполняя меня решительностью. Остаток пути я преодолеваю спокойным шагом. Больница рядом, в трех кварталах от моего дома, но и это расстояние кажется мне сотнями километров.

Павла я вижу издалека. Он мечется по больничному коридору, словно безумный, не может остановиться. Увидев меня, лицо его приобретает более осмысленное выражение. И мне вдруг становится страшно, что Павел сейчас ударит меня, расплющит об стену, огромной своей ручищей.

- Ты ненормальная - говорит он вдруг, устало разглядывая мои тапки в виде розовых зайчиков. - Чокнутая идиотка. О себе не думаешь, о малом бы позаботилась. Толян убьет тебя, когда придет в сознание. Если придет - почти шепотом завершает он.

- Как он? - спрашиваю я, глядя на обмякшего Павла, упавшего на клеенчатую, коричневую скамейку.

- В реанимации. Меня не пускают. И тебя не пустят, зря пришла. А Олег умер. Завтра хоронить будем. Ты придешь?