20 мая 1841 г. в «Литературной газете» вышла статья первая «Обозрения новых пьес, представленных на Александрийском театре». Часть статьи была посвящена водевилю Некрасова «Шила в мешке не утаишь – девушки под замком не удержишь»[248].
Анонимная статья была написана самим Некрасовым (XI-1: 283–292, 452). Она содержит рассуждение о трудностях написания водевиля («И чем смешить, и как смешить?» – XI-1: 284), в особенности куплетов:
«А куплеты? Господи боже мой! Что за дьявольская выдумка куплеты! Изволь, видишь, острить непременно, острить напропалую, острить так, чтобы кололо, но не уязвляло, а не то милая, кокетливая публика надует губки. <…> Однако ж у нас некогда были острые куплеты, хотя в малом количестве; теперь их вовсе нет! Отчего? Видно, такой уж черный год: остроты не родились сам-семь» (XI-1:285).
Несколькими абзацами ниже Некрасов переходит к авторецензии. Он отмечает:
«Водевиль Н. А. Перепельского “Шила в мешке не утаишь – девушки под замком не удержишь” – был принят публикою хорошо; автор был вызван. Действительно, положение действующих лиц невольно заставляет смеяться», – и далее возвращается к теме куплетов: «а несколько удачных куплетов дополняют остальное. Водевиль этот попал в “Репертуар русского театра”, в котором сделано из него неприятное для автора исключение. Вот куплет Руперта, который, неизвестно почему, выкинут в печати: <…> (далее помещен текст куплета Руперта. –
Далее помещен текст изъятых куплетов (XI-1: 288–289).
Авторецензия является и саморекламой, дополнительно привлекающей внимание к себе напоминанием, что автор был вызван. Притом она была не первой и не последней саморекламой. В № 2 «Пантеона» (ценз. разр. 28 марта 1841 г.) в разделе «Текущий репертуар русской сцены» в анонимной статье сообщалось о готовящихся спектаклях:
«И еще оригинальный водевиль “Шила в мешке не утаишь – девушки под замком не удержишь”, соч.
Аналогичный, и тоже анонимный, текст находим в № 44 «Литературной газеты», вышедшем 24 апреля:
«Сегодня молодой артист нашего русского театра, г. Максимов 1-й, приглашает публику, дарившую его так часто своими благосклонными аплодисманами, в свой бенефис, в Александринский театр. Спектакль составлен довольно заманчиво: “Павел Степанович Мочалов в провинции” – очень забавная шутка г. Ленского; “Квакер и танцовщица” – один из умнейших водевилей Скриба; – а водевиль: “Шила в мешке не утаишь, девушки под замком не удержишь” – есть первое произведение для сцены – молодого, почтенного нашего сотрудника, Н. А. Перепельского, которого забавные повести, помещенные в “Литературной газете”, вероятно, не раз заставляли вас улыбаться. <…> Это интересно. Пойдемте в бенефис г. Максимова 1-го» (XII-2: 186, 365).
Такая поспешность Некрасова в самоутверждении понятна. Хотя в романе Некрасов утверждает, что он писал водевили по заказу ради денег (VIII: 186), по свидетельству А. А. Алексеева, на момент их знакомства с Некрасовым
«еще был он непризнанным поэтом и только что пробовал свои силы в драматургии <…> и заводил дружбу с актерами, которые так или иначе могли содействовать его поползновениям сделаться присяжным драматургом»[249].
Содержание и тон авторецензии-саморекламы с пассажем о трудностях написания куплетов и цитацией собственных куплетов были провоцирующими. Куплеты Некрасова действительно имели успех. В. Е. Евгеньев-Максимов приводит суждение А. А. Измайлова о том, что «куплет Кони “в гибкости и звучности уступает куплету Некрасова даже первых его выступлений”», а потому, по мнению исследователя, «нет ничего невозможного, что, помогая Некрасову в его работе над водевилями <…> Кони заказывал иногда Некрасову куплеты для своих водевилей»; эту мысль исследователь аргументирует, приводя цитату из водевиля «Утра в редакции» – реплику Йельского[250].
Между тем, как указывает Ю. К. Арнольд, «фабулу и сценарий» водевиля «составил» для Некрасова именно Кони[251]. Антипатия мемуариста к Некрасову легко просматривается в других эпизодах и замечаниях о поэте, однако нет свидетельств, опровергающих это заявление. Поэтому в глазах Кони открытая самореклама Некрасова могла граничить с «литературным похищением».
Н. В. Королева цитирует указанную статью Некрасова, говоря о ее значении в корпусе его театральной критики[252]. Конечно, Некрасов, стремительно осваивавший новые области литературного труда, скорее всего, понимал, насколько еще мал его литературный опыт и насколько велика область приложения сил для человека, всерьез посвятившего себя литературе. Поэтому бойкий тон едва ли соответствовал действительной самооценке. Но он провоцировал на такое восприятие. Заявление о том, что в минувшем году неурожай на куплеты, в какой-то мере могло расцениваться недоброжелателями Кони как намек Некрасова на упадок его успешности[253], и оно так и было воспринято[254].
Отчасти тому способствовали факты. Кони, написав множество водевилей в 1830-е гг., в 1840-м пишет «Деловой человек, или дело в шляпе» и «Петербургские квартиры», после которых состоялся совместный с Некрасовым опыт написания «Утра в редакции». Затем в его деятельности на поприще водевилиста наступает перерыв. Только в № 3 за 1848 г. в «Современнике» опубликован водевиль Кони «Толстяк и тощий» (поставлен в Александрийском театре в 1850 г.), а в 1851 г. ставится его «Беда от сердца и горе от ума» (опубликовано в 1852 г. в № 1 «Пантеона»)[255].
В полемике Межевича с «Отечественными записками», «Литературной газетой» и «Пантеоном русского и всех европейских театров» ощущается его чувство уязвленности, что совпадает с данной современниками характеристикой Межевича как человека слабого, мечущегося, конфликтного и обидчивого, возможно, уже исписавшегося (см. об этом:
Рецензии Межевича в «Северной пчеле» отличают постоянные выпады, передергивания и переходы на личность, которые расценивались современниками и исследователями как провокации, сеющие раздор между его оппонентами. Эту особенность иллюстрируют эпизоды, имеющие ближайшее отношение к нашей теме.
Реконструкция эпизода объясняет повторы и вариации одних и тех же тем в нескольких близких по времени текстах, напечатанных анонимно или под криптонимом, и позволяет атрибутировать их Межевичу[256]. Предположительно атрибутируемые Межевичу криптонимное и анонимные высказывания укладываются в известный исследователям причинно-следственный ряд, уточняют и дополняют его существенными подробностями. Рассмотрим их в хронологическом порядке.
10 августа 1840 г. в «Литературной газете» была опубликована рецензия за подписью «Л. Ю.»: