Книги
Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи
После 1889 г. вдова писателя с дочерью, видимо, путешествовали и некоторое время жили за границей. Точными сведениями мы пока не располагаем, но имя Е. А. Салтыковой не значится в адресных книгах Петербурга за 1892–1896 гг.[601] Однако время от времени она, видимо, приезжала в Россию, судя по тому, что 3 марта 1893 г. заключила договор с сыном, получив право собственности на сочинения покойного мужа.
Когда Салтыков умер, его дочери Елизавете было 16 лет. Она родилась 9 января 1873 г., через 11 месяцев после появления долгожданного первенца – сына Константина. 24 января 1873 г. счастливый отец сообщал А. Ф. Каблукову: «У нас 9-го января в 9 часов утра родилась дочь, Елизавета. И дочь и жена здоровы» (18–2, с. 132). Об этом радостном событии он с юмором писал А. Н. Энгельгардту 28 января: «У меня родилась дщерь Елизавет» (18–2, с. 134). В письме от 9 марта Салтыков благодарил «милую маменьку» О. М. Салтыкову за «подарок маленькой Лизе», сообщал, что «Лиза начала улыбаться» и «она порядочная крикунья». Из приписки, сделанной Е. А. Салтыковой, выясняется также, что это был подарок «на зубок», что Лиза «маленькая и черненькая» и что «бедный Мишель отдал свой кабинет детям, а сам занимается в гостиной, где ему все мешают» (18–2, с. 136, 138). Все это трогательные подробности одного из счастливых периодов семейной жизни писателя.
Родители баловали поздних своих детей, но в воспитании придерживались разных установок. Ложноаристократические представления матери расходились с желанием отца видеть детей образованными и самостоятельными людьми. В периоды разлуки с семьей Салтыков очень тосковал по детям: «…без вас скучно и пусто» (19–1, с. 149). В письмах он «докладывал»: «Птицы тоже скучают без вас и одичали», «Лизина кукла все почивает, никак разбудить нельзя». Вместе с тем Салтыков заботился о развитии детей и вникал в их интересы: советовал дочери писать по линейкам, чтобы «привыкать писать прямо», учить немецкий язык и радовался тому, что она пишет сама, «без диктовки»: «Мне хочется знать, что ты думаешь». Стимулируя детей к переписке, он обещал: «Я буду прятать ваши письма, и когда вы будете большие, мы станем вместе их перечитывать» (19–1, с. 149, 151, 153, 154, 158). Мать же заботилась в основном о внешности дочери и ее нарядах. В письме к приятельнице она с гордостью рассказывала об успехах Лизы в танцклассах: «Дамы мне говорили, признайтесь, и Вы ей любуетесь…»[602] Салтыков с удивлением писал H. A. Белоголовому, что «у Лизы 13 пар ботинок…»[603] По словам современника, в 14 лет Елизавета Михайловна выглядела как «девочка с модной картинки»[604]. «Уютное гнездышко» дочери мать обставила большим количеством зеркал, мотивируя это тем, что «Лиза ‹…› хорошенькая и любит смотреться в зеркало»[605]. Такое воспитание, видимо, давало свои плоды. 9 мая 1885 г. Боткин писал Белоголовому о 12-летней Лизе: «…будущая красавица, и больше я об ней ничего не могу сказать»[606]. После смерти Салтыкова он, обращаясь к тому же адресату, характеризовал Елизавету Михайловну: «Очень красива, но капризна…»[607] Обстановка семейной жизни писателя в последние годы была крайне неблагоприятной: мучительная болезнь, расхождения с женой по всем жизненным вопросам, ее невнимание к нему, его раздражительность и грубость по отношению к ней сказывались на поведении детей. В ноябре 1885 г. Е. А. Боткина сообщала о тяжелой сцене в семействе Салтыковых, когда дочь грубо оскорбила отца[608]. Но в эпистолярии писателя нет жалоб на дочь, не упоминается о них в переписке и воспоминаниях современников.
Училась Елизавета в гимназии княгини A. A. Оболенской (1883–1890). Позже она вспоминала, что отец следил за ее учебой и не отпускал спать, пока не убедится, что все уроки приготовлены. Особенно внимателен он был к написанию сочинений: «Несколько раз он сам переправлял, мне же приходилось переписать начисто, затем он опять поправлял, и мне опять приходилось переписывать ‹…›. Иногда он ругал преподавателя: почему тот не дает соответствующие темы или, как он выражался, „кормит глупыми сочинениями“»[609]. Историю с сочинениями мемуаристы сохранили в разных версиях. С. А. Унковская, соученица Е. Салтыковой, вспоминала: «…мы писали иногда сочинения, заданные нам, на одну и ту же тему. Я писала всегда сама и довольно удачно, а ей иногда помогал отец и потом говорил мне: „А каков ваш учитель-то, Соня, поставил мне тройку с минусом за сочинение
«Я сам уж попробовал написать сочинение ‹…› и ничего, слава богу, получил за свое сочинение тройку!»[610] Иначе писал об этом K. M. Салтыков, вспоминая об огорчении сестры, упрекнувшей «отца в том, что он ей испортил четверть». Но в любом варианте этот рассказ важен тем, что показывает внимание Салтыкова к делам дочери. Его заботы о том, чтобы она получила достойное образование, не прошли даром: Елизавета Михайловна знала три языка и «очень недурно играла на фортепиано, а впоследствии из нее выработалась недюжинная певица».
Елизавета Салтыкова
Долго и мучительно болевшего Салтыкова тяготила мысль о том, что его семья останется без средств к существованию и дети будут бедствовать. Стремясь обеспечить жену и детей, он в мелочах продумал содержание нотариального завещания. Завещая в собственность сыну права на свои сочинения, он предусмотрел, чтобы «половина чистой прибыли» отдавалась дочери. В случае смерти жены он просил Боткина приютить его детей: сына – до совершеннолетия, дочь – до совершеннолетия или замужества[611]. Юная Елизавета, находившаяся под влиянием матери, не могла в полной мере осознавать страдания отца, но несомненно сочувствовала ему. По словам Унковской, видимо, зная о добром отношении Салтыкова к ее гимназической подруге, Лиза в конце апреля сказала, что отцу «очень плохо, надежды никакой нет», и позвала зайти, чтобы попрощаться. Единственная из всей семьи, она находилась рядом с Салтыковым до его кончины, о чем Боткин писал Белоголовому: «…дочь была все время подле умирающего…»[612] Современник, присутствовавший на похоронах писателя, описывал его семью: «Дочь – подросток, лет 13–14, очень миловидная девочка, с умным, выразительным лицом. Она унаследовала от отца прекрасный склад лба, задумчивое выражение глаз; в остальном же сходна с матерью, до сих пор еще не утратившей красоты»[613].
Сведения о последующем периоде жизни Елизаветы Михайловны Салтыковой крайне скудны. Известно, что ее мужем стал барон Николай Александрович Дистерло (1871–1919), но дата их бракосочетания неизвестна. На основании ряда косвенных данных можно предположить, что это произошло в 1892 или 1893 г.:
в списке проживающих в Петербурге имя H. A. Дистерло появляется с 1893 г.[614];
как сообщает журналист Э. Гард со слов дочери Елизаветы Михайловны, в браке с бароном Дистерло ее мать прожила 8 лет[615];
супруги расстались не ранее 1901 г., о чем говорит тот факт, что в декабре 1900 г. Е. А. Салтыкова вела переговоры с А. Ф. Марксом о том, чтобы сумма в 1000 руб., причитавшаяся ей за издание произведений Салтыкова-Щедрина, была переведена на счет H. A. Дистерло[616].
Второй муж Елизаветы Михайловны, маркиз Эжен да Пассано, итальянский подданный, потомок старинного генуэзского рода, находился в России как представитель американской Electric Boat Company[617]. Семья располагала огромной квартирой в доме на Миллионной улице (№ 23, кв. 17), большим штатом прислуги, двумя автомобилями[618]. По словам И. И. Манухина, «Елиз‹авета› Михайловна (Лиза) была замужем вторым браком за итальянским маркизом и жила в Петербурге своей семьей, своей жизнью – светской, рассеянной, весьма далекой от забот о матери»[619].
В 1913 г. литературовед В. Е. Евгеньев-Максимов, собиравший материалы о Некрасове, обратился к Елизавете Михайловне с просьбой о доступе к архиву Салтыкова. В своих воспоминаниях он приводит ее ответ от 22 февраля:
«Милостивый государь,
Очень благодарна Вам за книгу и прочту ее с большим интересом, но я лично не могу ничем быть Вам полезной, τ‹ак› к‹ак› в имеющихся у меня бумагах моего покойного отца не нашлось ничего касающегося Некрасова.
Примите уверение в совершенном моем почтении,
Маркиза де Пассано»[620].
Ученый сомневался, что в архиве Салтыкова, многолетнего сотрудника Некрасова, не имеется никаких сведений о нем, но, иронически именуя Е. М. да Пассано «прекрасной маркизой», пишет, что смысл ее ответа, «несмотря на великосветски-любезную форму, был настолько категоричен», что ему пришлось этим ограничиться[621].
В августе 1917 г. Елизавета Михайловна с мужем и сыном от второго брака Андреем уехала из России. Эжен да Пассано получил назначение в Париж, где они жили в квартире на ул. де ля Бурдонне (av. de la Bourdonnais), 92. Здесь она и закончила свои дни; ее прах погребен в колумбарии кладбища Пер-Лашез[622].
Дочь не оставила воспоминаний о Салтыкове, но в 25-ю годовщину смерти писателя в ряде газет появились публикации беседы с ней об отце: был строг, но любил детей, помогал дочери писать сочинения, внешне суров, но добр к людям, близких друзей не имел. Всё это трафаретные газетные тексты, в которых не слышно голоса самой Елизаветы Михайловны. Везде повторяется информация о том, что в квартире дочери кабинет Салтыкова сохраняется «в полной неприкосновенности». Современники неоднократно отмечали скромность кабинета Салтыкова, вид которого «отличался уж прямо спартанскою простотою»: «Кабинет ‹…› в два окна; он очень прост; оклеен лиловатыми обоями, и стены его украшены тремя большими, карандашом исполненными портретами: его жена ‹…›, сын и дочь. Тут же, в кабинете, два бюста Салтыкова, исполненные Забелло и кем-то другим»[623]. Сравнение рисунка того кабинета, в котором работал писатель в квартире на Литейном проспекте[624], с фотографией кабинета в квартире его дочери на Миллионной улице[625], а также публикация беседы с ее мужем[626] убеждают, что в газетах речь идет о кабинете Э. да Пассано, где находились вещи, прежде принадлежавшие Салтыкову. Среди прочих – письменный стол, который ранее его вдова держала в комнате жильца[627]. В кабинете хранились также книги и бумаги Салтыкова. После отъезда хозяев, рассчитывавших вернуться в Россию, все вещи остались в квартире. Елизавета Михайловна взяла с собой лишь несколько дорогих для нее предметов, в том числе фотографию отца с адресованной ей дарственной надписью[628].