Выходил в коридор пару раз размяться от долгого сидения за столом. Лиза подошла ко мне в один из таких выходов и посоветовала: "Саш, у тебя спина устала, да? Ты же сидишь неправильно. Посмотри, как мы с девчонками – спину держим ровно, голову прямо. Не сутулься, Саш". Проконтролировала мою осанку, потянув за плечи, выпрямила мне спину и сказала, в шутку погрозив пальчиком: "Вот так и сиди. И не нагибайся, я буду смотреть". Обед наступил скоро, видно, сильно я увлекся новой игрушкой. Мы вошли с Лизой в столовую, где за длинными столами уже сидело несколько человек. Мы подошли к раздаче, взяли по тарелке первого и второго, по куску хлеба и стакану горячего несладкого чая. На первое были водянистые щи с небольшим количеством капусты и картошки, на второе вареная чечевица и кусок селедки. Не то, чтобы вкусно, но есть уже очень хотелось. Я быстро смолотил свою порцию и ожидал, пока Лиза аккуратно съест свою. Пока ждал, оглядывался по сторонам, видел Вострикова, подмигнувшего мне из-за очков, девушек из Лизиной комнаты, усевшихся вместе и хихикая посматривающих на нас, заходили, переговариваясь, какие-то люди с оружием, быстро сминали свои порции и уходили наружу.

После обеда опять продолжились стук машинок, щелчки кареток, шелест бумаги. Начали побаливать с непривычки от напряжения кисти рук и пальцы от ударов по клавишам, спина и шея ныли, хотя советы Лизы по осанке здорово помогали. Наконец, закончился первый мой незапланированный рабочий день в этом мире. Я с наслаждением потянулся, с хрустом расправил плечи и покрутил руками. Бедные девушки, как же они так, день за днём. Лиза тоже выглядела утомлённой. Помог надеть её пальто, накинул на себя шинель, в карманах которой так и лежали оба револьвера, взял в руки папаху. Мы зашли в финотдел, где Лизе выдали пару неровных листов, напечатанных в типографии на обычной бумаге. Я пригляделся, это оказались те самые "керенки" по 20 и 40 рублей, неразрезанные и без перфорации, рви и отрезай, сколько тебе надо. После финансов направились к Вострикову. Он сидел в небольшой комнатке за столом с потертым зелёным сукном и со стоящей на нём тусклой электрической лампой и что-то выписывал на лист бумаги, макая перо в чернильницу. Глядя, на этот процесс, я подумал, что писать-то я чернилами и не умею, всему придётся учиться заново, не только старой орфографии. Он поднял голову, прищурился, весело блеснув стеклышками очков.

— А-а-а, Лизавета, товарищ Александр, проходите, проходите… — Павел Иванович встал из-за стола, подошел ко мне и пожал нам руки, Лизе и мне. — Огромная революционная благодарность! Выручили! Видел вас, товарищ Александр, как вы ловко с машинкой-то обращаетесь. А то оставайтесь, у нас тут такие задачи стоят, архиважные. Столицу в порядок приводить.

— Да мы уж собрались, товарищ Востриков, — ответил я. — Да и думаю учёбой заняться, науками или инженерным образованием.

— Дело нужное, — согласился Востриков, — нашему молодому государству нужны свои рабоче-крестьянские инженеры и специалисты. Это в текущий тяжёлый момент мы вынуждены пользоваться услугами "бывших", кто уже готов работать на народное государство. Но если передумаете, мы вам всегда рады, слышь, Лизавета? Я уж думаю недолго это продлится – с контрреволюцией покончим, бандитов выловим, и установим строй социальной справедливости, — уверенно произнёс он. Востриков взял потрепанную брошюрку в мягкой обложке, пролистал, открыл её на нужной странице и воодушевлённо прочёл: "Мы не утописты и нисколько не отрицаем возможности и неизбежности эксцессов отдельных лиц, а равно необходимости подавлять такие эксцессы. Но, во-первых, для этого не нужна особая машина, особый аппарат подавления, это будет делать сам вооруженный народ с такой же простотой и легкостью, с которой любая толпа цивилизованных людей даже в современном обществе разнимает дерущихся или не допускает насилия над женщиной. А, во-вторых, мы знаем, что коренная социальная причина эксцессов, состоящих в нарушении правил общежития, есть эксплуатация масс, нужда и нищета их. С устранением этой главной причины, эксцессы неизбежно начнут отмирать".

— Вот, товарищ Ленин сказал, в работе "Государство и революция", — он аккуратно закрыл брошюру. — Стало быть, и наша работа станет когда-нибудь ненужной. И я думаю, довольно скоро, товарищи. Мы хотим построить мир без эксплуатации, мир для свободных трудящихся людей. Исчезнет противоположность между умственным и физическим трудом, и сам труд превратится в первую жизненную потребность для каждого. И мы все пойдём кто в инженеры, кто в учителя, кто в строители. Хотелось бы это увидеть, хоть и стар я уже, но, думаю, доживу.

— И ничего вы не старый, — запротестовала Лиза.

— Ну а ваше дело молодое. Защитим республику, и учитесь, детей учите, какие ваши годы, всё успеете, — сказал Востриков.

— Я понял, товарищ Востриков, мы обязательно подумаем, — сказал в ответ я.

— Да, Павел Иванович, — кивнула Лиза.

— Ну вот и замечательно. Погодите, я вам мандат выпишу, в дорогу, — Востриков сел за стол, взял чистый лист бумаги и начал писать. — Мандат. Удостоверяет, что предъявитель сего, Соколова Елизавета Михайловна…

"Вот и фамилию своей женщины в милиции узнал, — подумал я. — Анекдот… Щас ещё смешнее будет, если Востриков у Лизы фамилию "мужа" спросит".

— …есть ценный и исполнительный работник Комитета охраны города Петрограда, направляется с мужем…

— …Кузнецовым Александром Владимировичем, — подсказал я, не дожидаясь вопроса к распахнувшей глаза Лизе.

— Ага… с мужем, Кузнецовым Александром Владимировичем, в Москву по семейной надобности. Подпись. Востриков П. И. — он потянулся к железному шкафу, стоявшему в углу, достал оттуда печать и, подышав на неё, шмякнул по листу. — Вот, держите! — он протянул мандат Лизе. — А вот это от меня, в дорожку, паек вам собрал.

Востриков открыл деревянный шкаф и вынул оттуда бумажный пакет с торчавшими из него тремя солёными рыбинами. — И вот, хлебушка тож, — он прибавил к рыбе половинку серо-коричневого хлеба.

— Павел Иванович, — растроганно произнесла Лиза. — Уж не знаю, как вас и благодарить…

— Ну, полно, Лизавета, — смущаясь, сказал Востриков. — Мы ж трудящиеся, не какие-нибудь баре, помогать друг друг должны. А у вас дело молодое, кушать завсегда горазды. Вот и Никитка с Соней мои такие же были… Никиту потом на фронте убило, а Сонечка от голода и болезни померла… — он отвернулся, снял и стал протирать очки. Лиза подошла к Вострикову и молча взяла его за руку.

— Ну, идите, ребятки, — повернулся к нам Востриков. — Езжайте, учитесь, детишек растите. Пусть они будут жить в счастливой стране, где не будет голода. Чтобы не зря мы гибли и кровь лили.

Лиза обняла Вострикова на прощанье, а я подошел и молча крепко пожал ему руку.