— А ты что скажешь, Лиз? Ты что сама хочешь? — поинтересовался я, сидя на стуле у окна и смотря на неё.

— Я вот что думаю, я же иностранных языков почти не знаю, — стала размышлять Лиза, — мы в женской гимназии учили греческий и латинский, ну куда с ними. Еще учили немецкий и французский, могу на них немного разговаривать и читать, и всё…

Я пораженно подумал, что если это "почти не знаю", то что такое мой единственный технический английский?

— С Германией сейчас война, туда уезжать не стоит, — продолжила вслух рассуждать Лиза. — Франция наш союзник, но до неё еще добраться нужно через Германию. Пароходы по Балтике сейчас не ходят. И у них тоже война, и разруха, наверное, и голод. Во французскую колонию уехать, в Африку или Индокитай?

— Не надо в Индокитай, — возразил я, помня, что по нему прокатится почти через двадцать лет Вторая мировая война и японская оккупация.

— Я тоже не хочу так далеко, — согласилась Лиза, — это же на другой конец земли. Туда и не доберешься сейчас. Там жарко, тропики, не привычно. В Африку тоже не хочу. А куда еще?

— Еще остаются Северо-Американские Соединённые Штаты, — напомнил я, желая до конца прояснить вопрос, — и страны Южной Америки.

— В САСШ надо английский знать, а в Южной Америке испанский, — возразила Лиза. — И потом, это чужая земля, там всё чужое. Говорят по-другому, верят по-другому. Кому мы там нужны?

— Да, тоже так думаю, — согласился я. — Будем мы там нежеланными гостями. И кем там мы сможем работать?

— Я не знаю, — растерянно сказала девушка. — У нас и сейчас-то денег и продуктов на дорогу нет, а если приедем туда, на что жить? Саш, может, всё обойдется? Может, в Петрограде останемся, а? Может, не будет страшного голода, и тиф уйдет?

— Нет, Лиз, не обойдется, — мрачно сказал я. — Еще холера будет. И испанка, это грипп такой, очень тяжелый. Всё этом году.

— Какой ужас, — Лиза прикрыла ладонью губы. — А ты откуда всё это знаешь?

— "Есть многое в природе, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам", — процитировал я. — Помнишь?

— Шекспир, "Гамлет", — ответила девушка.

— Вот и со мной подобная непонятная штука произошла, — грустно усмехнулся я. — Что раньше было – не знаю, а что будет – помню. Веришь мне?

Лиза расширенными от удивления глазами посмотрела на меня. Потом подошла ко мне, прижала мою голову к своей груди, взъерошила и погладила мне волосы.

— Бедный ты мой, — жалеюще произнесла она. — Детства не помнишь, родных не знаешь. И знание будущего – крест большой. За что с тобою так?

Меня чуть не до слёз тронули такие открытость и сочувствие. Я встал и обнял девушку.

— Ничего, Лиз, ничего. Выкарабкаемся. У меня есть ты, а это немало, сокровище ты моё. У тебя – я. Не в одиночку будем.

Лиза кивнула и прижалась ко мне. Мы так и стояли обнявшись, за окном по-зимнему рано наступили сумерки. Комната стала темной, лишь вытянутое вверх окно с перекрестием деревянных рам выделялось серым сумеречным светом. Я поглаживал Лизу по голове, по длинным волосам, заплетенным в косу, по хрупкой девичьей спине.