— Да, — ответил я тихо, чтобы не привлекать внимания.
— Вы вступились за меня, там на лестнице, и перед этим, когда я звал охрану. Ведь так?
— Так, — согласился я. Странно, мужчина вроде производит впечатление рассеянного деятеля умственного труда, а оказывается, все видит, все подмечает. Решил поблагодарить?
— А почему вы заступились за незнакомца? Что, так сказать, подвигло? Вы же меня не знаете, у вас взаймы не брал, да и не тяну я на дядюшку, который вам завещал жилплощадь.
— Если честно, то вы застали меня врасплох своим вопросом. Мне кажется, любой человек поступит также, если увидит несправедливость.
— Если увидит несправедливость… — задумчиво повторил собеседник. — Несправедливость на самом видном месте у всех под носом, можно сказать, на виду, только исправить ситуацию никто не торопится. Нет достойных?
— Так может, просто не видят?
— Вот, значит, нужно пошире раскрыть глаза. Всемммм…
Мычание, похожее на мантру, заволокло разум. Ощущение транса, в которое меня ввел цыган и безжалостно вырвал окриком Сиплый, повторилось, завладело мной. Я не мог отвести от профессора взгляд и парил в созерцании пульсирующей пустоты. Только периферическое зрение уловило движение за окном.
Довольная рожа цыгана протиснулась через решетку. Он просунул руку и закинул в комнату порошок.
— Смотри на меня и задержи дыхание на полминуты.
Я повиновался, облако пыли разбухло и заполнило комнату, суля серьезные проблемы.
Наваждение, в которое я провалился, напоминало трип наяву или осознанное сновидение, когда видишь и чувствуешь все по-настоящему и понимаешь, что спишь, но проснуться никак не получается. Что-то сродни тому, как если бы застрял в Вирте — осознаешь, что играешь, а выйти нет возможности.
Новое страшное чувство и понимание опасности такого развития VR-технологий подхватило разум и начало уносить в дебри будущего, где в одну секунду одной лишь силой мысли возводились и рушились империи и государства, где появлялись виртуальные диктатуры с миллионами связанных невидимыми оковами невольников, гремели революции, а я одновременно был наблюдателем, тираном и рабом.
Страх за личную свободу каждого пользователя глобальной сети уступил равнодушию, оттого, что все это лишь умозрительные заключения. Люди вольны распоряжаться своей жизнью сами. Пусть думают о том, как им проводить время, на что его с пользой тратить или прожигать и о последствиях своего собственного выбора. Радость потеснила равнодушие, когда я осознал, что тяжелый сон рано или поздно закончится. И как только удалось поймать эту волну бодрости, начался праздник красок — холи.
Не зря цыган в абстрактной речи упомянул свою древнюю родину. Краска рассыпана, настало время для веселья и танцев. Красное облако поглотило реальность вывернутым наизнанку нутром. Монстр с внешней системой пищеварения коснулся охранников и Сиплого, заглянул в немигающие глаза, наполнившиеся слезами зрачки, засунул тонкие беспалые культи в ноздри, защекотал слизистые и принялся поглощать сознание жертв.
При ближайшем рассмотрении облако состояло из пылинок, похожих на муку. Она забилась по сусекам ноздрей охраны, рассыпалась по амбару комнаты отдыха. Сказитель, нараспев читающий строки старой сказки на выдохе, сидел рядом со мной, вдыхая жизнь в главных действующих лиц: бабку, чтобы она смогла произвести сакральные действия — подмести, поскрести и сотворить гомункула, выпечь говорящее хлебобулочное изделие и инициатора движухи — деда.
Раскаленная печь в виде электрической конфорки, готовилась подрумянить сферу бытия. Оба охранника примерили роли действующих лиц, обжились с образами и характерами, но реплики героев не осилили.
Колобок самоопределился и дозрел — Сиплый, он вскочил на ноги и пошатываясь, и спотыкаясь кинулся к сковороде. На ходу он растерял свои шлепки. Приятного аппетита, босоногий мальчик. Он не ел, он жрал, обжигался, жадно хватал горячую еду ртом, но не прекращал набивать брюхо халявной гречкой.
Охранники осоловело посмотрели на наклонившегося над столом Сиплого, переглянулись, встали, и начали обходить его сзади.