…Принцип киномонтажа должен был, по моему замыслу, не только создать фон происходящего, но и помочь показать целую жизнь человека, которая пришлась на интересные и трудные десятилетия. Конечно, “Кинематограф” в этом смысле – книга особая, в ней принцип монтажа выдержан наиболее последовательно и строго»[159].
Многие уважаемые критики и по сей день считают, что «настоящий Левитанский» начался именно с «Кинематографа». И как бы там ни было, именно «Кинематограф» стал точкой отсчета признания поэта широким кругом любителей поэзии.
Но – почему?
Пройдет более десяти лет, и в предновогоднем номере журнала «Новый мир» (№ 12, 1981) один из самых искушенных российских критиков поэзии Сергей Чупринин так сформулирует задачу своего сочинения: «Но надо же объяснить, отчего только книга стихов “Кинематограф” (1970) – безусловно, одна из лучших, одна из наиболее цельных во всей отечественной поэзии последних десятилетий – заставила говорить о Левитанском как о зрелом, сложившемся художнике, привлекла к нему поначалу сочувственное, а потом и влюбленное внимание читающей публики: то, что стихи Левитанского, став песнями, звучат не только с эстрады, но и в тесном дружеском кругу, – надежное тому свидетельство»[160].
Впрочем, тогда, в начале 70-х годов, книга подверглась критике… из-за оформления Вадима Сидура, сегодня безусловного классика книжной графики.
При переиздании «Кинематографа» в 1994 году Левитанский напишет в предисловии: «…Оформил ее по моей просьбе близкий мой друг, покойный, увы, ныне, выдающийся художник и скульптор Вадим Сидур (это уже отдельная история, ибо оформление было подвергнуто резкой критике со стороны Комитета по печати, после чего оформлять поэтические книги Сидуру более уже не дозволялось)»[161].
А вот и дневниковая запись Юлии Нельской-Сидур:
Сегодня «мышиная возня» чиновников от литературы вокруг творчества наших выдающихся мастеров кажется досадным и нелепым курьезом, но тогда все это было вполне серьезно, ибо реально влияло на жизни художников, подчас сокращая и без того нелегкие будни инвалидов-фронтовиков.
Давид Исаевич и Раиса Евдокимовна
В начале 1948 года (вероятно, в марте, письмо не датировано –
«За “отчетный период” (с осени 1947 года –
Много лет спустя, в одном из интервью, поэт расскажет, что, приехав во Фрунзе, где родители и брат Анатолий жили в эвакуации у сестры Давида Исаевича Надежды, он «пришел в ужас – они там спали полуголые на земляном полу. Надо было забрать их к себе»[164].
Вскоре он перевез родителей и брата в Иркутск. После отъезда Юрия и Марины Левитанских в Москву, после ухода из жизни младшего сына Анатолия они все еще продолжали жить в Сибири.
В июне 1968 года Давид Исаевич заболел.
Юлия Нельская-Сидур записывает:
18 июня (1968).
Прошло больше года. Родители Юрия Давидовича все еще оставались в Иркутске, что, судя по всему, причиняло ему настоящие страдания.