«Всегда найдется козел отпущения».
Я стараюсь идти по коридору с гордо поднятой головой. Не оглядываться.
Когда я наклоняюсь, чтобы открыть шкаф, кто-то сзади срывает с меня кепку и бросает на пол. Какие-то парни из девятого ржут. Игнорируя их взгляды, поднимаю кепку и снова надеваю ее.
Мысленно я в Калифорнии. Мы с папой, в синих рабочих комбинезонах, у входа в мастерскую. Мама на веранде. Бабушка играет на губной гармошке.
Утром в День святой Люсии[13] мама с Петером сидят на диване. Он у нас ночевал. Я пью какао, по телевизору показывают праздничную процессию со свечами в темноте.
— Я думал поехать на Рождество к матери в Питео, — говорит Петер. — Было бы классно, если бы вы поехали со мной.
Мама переводит взгляд на меня. Я читаю ее мысли.
— Не знаю. Еще не время.
— Да ладно, мать в этом плане вообще не парится. Так что не думай. И мы не так чтоб большие любители традиций. Ветчина, шнапс, все по-простому, никаких больших семейных обедов.
— Ну-у…
Мама по очереди крутит кольца на пальцах:
— До Питео довольно далеко.
— Мы, разумеется, полетим.
Я делаю осторожный глоток горячего какао. Мама знает, что я на это никогда не соглашусь.
— Ну что скажешь, заказываем билеты?
Мама отворачивается. По телевизору поет «Люсия» в венке из свечей.
— Не знаю. Давай немного подождем.
— Чего ждать? Рождество через две недели.
Петер резко вскакивает, задевает журнальный столик, и какао проливается на ковер. Мама тут же бросается на четвереньки и начинает вытирать пятна, отрывая салфетки от большого рулона.
Мне больно на нее смотреть. Мне так хочется быть нормальным, хорошим сыном, а не таким, который все только портит. Но лететь я просто не могу.