— Хорошо, мама. В школе все хорошо.
Потому что маму не надо волновать. Ей нельзя рассказывать, что школа — это ад, нескончаемая мировая война. Все хорошо, мама. Хотя в глубине души она все сама знает. Должна знать. Но есть вещи, о которых лучше не говорить вслух.
Стандарт — три недели. После трех недель они начинают ругаться. Часто я этого ждал, иногда очень ждал, но с Петером по-другому. Он нравится мне все больше и больше.
— Я тебя предупреждаю, — говорит ему мама. — Не вмешивайся в то, как я воспитываю сына.
Потом она начинает всхлипывать, а Петер говорит ей «прости».
Мама очень чувствительная.
— Ты же сама хотела, чтобы я пошел с тобой на эту встречу, — говорит он.
Он за меня вступился. Кажется, никто так раньше не поступал.
— Я знаю, прости.
Когда Петер начинает гладить ее по голове, очертания его лица как будто размываются, и он превращается в папу. Мама говорит, что он ей нравится. Надежда пока есть.
Я надеваю наушники и ухожу в компьютер.
Примерно через неделю, когда я еду на велосипеде в школу, идет снег.
За кустами в пешеходном туннеле укрылась компания парней. Они швыряют в меня снежки, я наклоняюсь к рулю и изо всех сил кручу педали на подъеме. Они бегут за мной, бросают снег мне в спину и затылок.
Уже в теплой школе я вижу у самых дверей Микки, на нем синий спортивный костюм.
— Как там погода?
Смотрю удивленно. Он же видит, что я весь в снегу, а на улице метель.
Направляюсь к своему шкафчику мимо Лилли и ее компашки. Они притворяются, что не видят меня, но начинают шептаться.
Все как всегда, я привык.
Если бы я знал как, если бы я мог что-то изменить, я бы сделал это не моргнув глазом. Пытаюсь убедить себя, что все это не важно и мне на них плевать, пусть думают что хотят, но на самом деле это невозможно. Я сам себе вру. Когда тебя не любят, это больно. Я знаю, что сам виноват. Я давно это понял.
«Нет дыма без огня».