Вильям уселся в гостиной на ковер, скрестил руки и заявил:
— Я не хочу туда идти. Я демонструю.
Вопреки всему мы не могли не рассмеяться.
— Ты, наверное, хочешь сказать «я протестую», — сказала Бьянка.
— Идем! Мы недолго там пробудем. Для такого места, как наше, подобные праздники, увы, неизбежны.
Честно говоря, я и сам готов оплатить половину их расходов, лишь бы не тащиться на эту вечеринку.
— Я не хочу встречаться с Фабианом, — ныл Вильям, который продолжал сидеть на ковре. — Вы будете заставлять меня играть с ним.
— Нехорошо так говорить, — сказал я.
Вильям надул губы.
— Фабиана там все равно сегодня не будет, — сказала Бьянка, помогая ему встать.
Через минуту она уже держала детей за руки и шествовала по Горластой улице в туфлях на высоком каблуке. Я семенил сзади, пытаясь закрыть рюкзак с запасной одеждой и игрушками.
А потом Гун-Бритт и Оке привычно взялись за свое:
— Вот теперь все как надо! Праздник нашего двора летом. Солнце светит, трава зеленеет. Порядок восстановлен.
Оке, в кожаном фартуке, жарил на гриле свиные ребрышки. С него капал пот, а щипцы для гриля походили на домкрат.
— Пиво? — предложил он, протягивая бутылку «Пильзнера».
Пока мы ели, он говорил, не отступая от привычного репертуара, состоявшего из телепрограмм, кулинарных рецептов, политики и сплетен. В нужных местах я принужденно смеялся и иногда вставлял в меру веселые комментарии.
Бьянка была полностью поглощена тем, что следила, как едят дети, а Ула, похоже, пребывал в дурном настроении.
После ужина я вышел с Оке в общий двор. Оглядевшись по сторонам, Оке зажег сигару.
— Гун-Бритт не любит, когда я курю, — произнес он, попыхивая.