Вот все, что я могу сказать о Джалиле».

Мы обязаны Андре Тиммермансу тем, что он сохранил маленький тюремный блокнот Джалиля с его стихами, которые впоследствии вошли в посмертный сборник произведений поэта под названием «Моабитская тетрадь».

В этом сборнике есть чудесные строки Джалиля, посвященные Андре Тиммермансу. В посвящении он написал: «Моему бельгийскому другу Андре, с которым познакомился в неволе». Это стихотворение «Мой подарок». Поэт грустит, что в жизни у него не осталось ничего для друга:

Все, что осталось у поэта, — его чистое сердце и песня, их он отдает своему другу:

Те же мысли высказывает Джалиль и в другом стихотворении, тоже посвященном Андре Тиммермансу. Это как раз те стихи, которые Муса кроме своего блокнота записал на чистых страницах молитвенника, — последнее, дошедшее до нас стихотворение поэта. Оно датировано первым января 1944 года.

Бессмертный воинский подвиг поэта-солдата не только возвысил самого Мусу Джалиля, но и возвеличил его творчество. Слияние, созвучие подвига и таланта явили новый пример того, как личная отвага, мужество, патриотическое служение Родине придают особое звучание творчеству поэта, озаряют новым светом его стихи, придают им особую силу, страстную убедительность. Муса Джалиль остался в поэзии таким же, каким был в жизни, в борьбе.

К счастью, до нас дошли не только стихи Джалиля, переданные им Андре Тиммермансу. Сохранилась еще одна тетрадка с несколькими десятками предсмертных стихов Джалиля. Этот блокнот поэта совершил долгий путь, пока дошел до Казани. Как эстафету передавали его из рук в руки узники фашистских концлагерей, подвергали себя жестокой опасности, и в конце концов после войны стихи поэта привез с собой на Родину Нигмат Терегулов.

После нескольких вооруженных выступлений в батальонах легиона «Идель Урал» гитлеровцы пришли к неутешительному для них выводу о ненадежности этих формирований из советских военнопленных.

Последний батальон «Идель Урал» был переведен во Францию. Здесь часть легионеров с оружием в руках перешла на сторону французских партизан. Один из легионеров-подпольщиков, Габбас Шарипов, привез с собой блокнот, который ему передал в тюрьме Муса Джалиль. В свою очередь Шарипов, не надеясь, что ему удастся вернуться на Родину (он был тяжело болен, измучен пребыванием в тюрьме), отдал блокнот Нигмату Терегулову. На этом блокноте рукой Джалиля было написано:

«Другу, который умеет читать по-татарски и прочтет эту тетрадку.

Это написал известный татарскому народу поэт Муса Джалиль. Испытав все ужасы фашистского концлагеря, не покорившись страху сорока смертей, он был привезен в Берлин. Здесь он был обвинен в участии в подпольной организации, в распространении советской пропаганды и заключен в тюрьму. Его присудят к смертной казни. Но у него останется 115 стихов, написанных в заключении. Он беспокоится за них. Поэтому он из 115 старался переписать хотя бы 60 стихотворений. Если эта книга попадет в твои руки, аккуратно, внимательно перепиши их набело, сбереги их и после войны сообщи в Казань, выпусти их в свет как стихи погибшего поэта татарского народа. Это мое завещание. Муса Джалиль. 1943. Декабрь».

Нигмат Терегулов вместе с Амиром Утяшевым, выполняя завещание поэта, переписали стихи Джалиля в нескольких экземплярах, а подлинник оставили на сохранение француженке Марии Дубиз, партизанке, участнице французского Сопротивления.

Солдат Терёгулов выполнил завещание поэта, его блокнот с тюремными стихами он передал в Союз писателей Татарии.

Муса Джалиль предпринимал и другие попытки переправить свои стихи на Родину. Для него они были дороже жизни, в них он видел свое бессмертие. В одном из стихотворений Джалиль писал:

В разгар поисков затерянных страниц жизни Джалиля я получил из Архангельска большое письмо от учителя Михаила Иконникова. Потом он прислал мне еще несколько писем, в которых рассказывал о своих встречах с Мусой и другими подпольщиками из его группы в фашистской неволе. Письма Иконникова пришли примерно в то самое время, когда Константину Симонову удалось разыскать Андре Тиммерманса и побывать у него в бельгийском городке Тир-лемоне.

Берлинская тюрьма Тегель, обнесенная высокой кирпичной стеной, стоит на берегу озера Тегельзее. И свое название она получила от этого озера. В тюремном дворе высятся четырехэтажные корпуса, в них множество камер с маленькими оконцами, перечерченными штрихами железных решеток.

Камеры смертников в тюрьме Тегель отличались от других только тем, что на их дверях висели бумажки с именами и фамилиями заключенных. В тюрьме их называли «визитными карточками на тот свет». Бумажки были обведены красными чернилами, а над фамилиями обреченных стояли кресты тоже красного цвета. Это — чтобы знали вахтманы. В Тегеле для смертников существовал особый режим.

В сорок четвертом году Берлин подвергался массированным воздушным налетам. Во время налетов тюремщики прятались в подвалы, но иногда, во время особенно сильных бомбардировок, заключенных тоже переводили вниз. Это касалось заключенных двух верхних этажей. Узников торопливо заталкивали без разбору в камеры первого и второго этажей. В одиночки загоняли по нескольку человек. Во время воздушных тревог до самого отбоя узники Тегеля были предоставлены самим себе.

Только в камеры смертников никого не пускали. Но смертники тоже в часы тревоги чувствовали себя свободнее: они могли переговариваться с соседями через тюремные окна. Никто не мешал им: тюремщики прятались в бомбоубежищах.

На первом этаже тюрьмы Тегель в камере номер два сидел советский капитан Русанов. В тюрьме он был на особом счету. На двери его камеры не было красных крестов, но Русанова содержали, как смертника. Говорили, что сам Мюллер — шеф имперского управления гестапо — приказал начальнику тюрьмы изолировать советского капитана от всех других заключенных. Но в Тегеле все знали капитана Русанова. Высокий и статный, с густой копной черных волос, с такими же черными горящими глазами, он держал себя независимо. Даже тюремщики не выдерживали взгляда его жгучих глаз. Они называли его «Шварце Луге» — черные глаза. Капитан Александр Русанов носил военную форму Советской Армии, погоны, а на его груди были советские ордена. Начальник гестапо Мюллер распорядился сохранить ему форму и ордена. На это у главаря гестапо были особые причины.