— Она знала, что он убьет ее, если она не откажется от своих обвинений.

— Джесс, ты действительно делаешь слишком поспешные выводы. Женщина отсутствует всего шесть часов. Ради Бога, нам же ведь неизвестно, что ее нет в живых.

— Я так возгордилась собой. Своей способностью переиначить вещи, уговорить бедную запуганную женщину давать показания, что она будет в безопасности, если даст такие показания. Да, меня обуяло сильное чувство гордости. Для меня ведь это — крупное дело. Еще один потенциальный выигрыш для моего послужного списка.

— Джесс, ты сделала то, что сделал бы на твоем месте любой другой человек.

— Я сделала то, что сделал бы любой обвинитель! Если бы у меня было хоть на йоту подлинного сострадания к этой женщине, то я бы посоветовала ей отказаться от обвинений и скрыться. Господи! — Джесс вскочила, хотя идти ей было некуда. — Я разговаривала с этой скотиной! Я стояла в фойе Административного здания и предупреждала его, чтобы он держался подальше от Конни. И этот мерзавец сказал мне — сказал мне там же на месте, хотя я была слишком занята собой, чтобы его хорошенько услышать, — сказал мне, что люди, которые ему досаждают, обычно пропадают. И я предположила, что угрожает он мне! Кому же еще он мог угрожать? Разве не весь мир вращается вокруг Джесс Костэр? — Она засмеялась резким громким смехом, который повис в воздухе. — Но говорил-то он не обо мне. А о Конни. И вот она пропала. Исчезла. Случилось как раз то, что должно было случиться.

— Джесс…

— Поэтому ты не смеешь сидеть здесь и говорить мне о том, что ваш клиент не имеет отношения к этому исчезновению. Ты не смеешь убеждать меня в том, что Конни могла бросить своего сына хотя бы на день или на два, потому что я-то знаю, что она этого не сделает. Мы оба знаем, что Рик Фергюсон несет ответственность за все, что произошло с Конни Девуоно. И мы оба знаем, если не верить в чудеса, что она погибла.

— Джесс…

— Разве нам это неизвестно, Дон? Разве мы оба не знаем, что ее нет в живых? Знаем. Мы оба знаем это. И нам надо найти ее, Дон! — Невольные слезы оставили след на щеках Джесс. Тыльной стороной руки она пыталась стереть их, но они полились еще быстрее.

Дон поспешно встал и подошел к ней, но она отпрянула. Она не хотела, чтобы ее утешали.

— Нам надо найти ее тело, Дон, — продолжала Джесс, ее начало трясти. — Потому что если мы этого не сделаем, этот ребенок всю оставшуюся жизнь будет искать ее в толпе, думая, что он увидел ее, думая, что́ он сделал такого страшного, что заставило ее не возвращаться домой. И даже когда он вырастет и когда разумом вынужден будет признать, что в живых ее нет, он все равно не будет верить этому. В глубине души он всегда будет в этом сомневаться. Он никогда не узнает всю истину. Он никогда не сможет освободиться от этих мыслей, он всегда будет горевать о ней, горевать о самом себе. — Она замолчала, позволила Дону заключить себя в объятия, прижать к груди. — Надо решить эту загадку, Дон. Надо ее решить!

Они несколько минут простояли в такой позе. Были так близки друг к другу, что, казалось, дыхание исходило из одного организма. Наконец тишину нарушил Дон.

— Я тоже скучаю по ней, — спокойно произнес он, и Джесс поняла, что он имел в виду ее мать.

— Я думаю, что со временем боль утихнет, — сказала Джесс, позволив Дону отвести себя к тахте. Она сидела рядом с ним, он обнимал ее, покачивая.

— Все это просто отходит все дальше в прошлое, — заметил он.

Она грустно улыбнулась.

— Я так устала.

— Положи голову мне на плечо, — предложил он, и она сделала это, признательная за то, что ей указывали, что надо делать.

— А теперь закрой глаза и попытайся вздремнуть.

— Я не смогу заснуть. — Она сделала слабую попытку подняться. — Мне действительно надо съездить к миссис Гамбала.