– Да, ясно, не маленький, – Диме с трудом удалось не выдать шок.
«Не лётчик, а кто?» – едва не вырвался вопрос, но он просто подлил ей ещё красненького. Сам не пил, внимательно слушал. А Марию Николаевну мало кто слушал.
– Всё морали читала, моралистка, но каково? С отцом ученика, я всё понимаю, женщина одинокая, и я одинокая, но я себе такого никогда не позволяла! – русичка попыталась выпрямить спину, но едва не упала.
Вот и стало понятным, отчего так разоткровенничалась. Они были две одинокие училки в школе. Мария Николаевна так и не позволила себе то, что позволила другая – в одиночку родить ребеночка. Пусть и от родителя ученика.
– Как его фамилия? – склонился Дима к училке.
Та подняла пьяненький взгляд и икнула. Взгляд был острый, внимательный.
– Так ты не знал, – прозрела она. – Ой что-то я, кажется, лишнего, пойду, пойду освежусь.
Училка быстро-быстро засеменила к туалетам. Дима понял, что от неё больше ничего не добиться.
Заметив, что Дима освободился, Катя наконец вырвалась из компании к тому, с кем пришла. Но компания потянулась за ней следом.
– Митяй, слушай, по старой дружбе, – подкатил Егоров.
– Он отличный специалист! Исполнительный! – нахваливала Люда своего дурака. Тот все тушевался. – А у меня самой какой опыт! Квартальные, аудит, я всё!
Ивашкин был мрачен. Он работал сторожем, хоть и говорил, что охранником. Но в данный момент был безработным и потому просто попросил в долг.
У Димы на лице была работа мысли, и эта мысль была далеко от кадровых вопросов, хотя… Это можно все увязать. Почему нет?
– Ничего обещать не могу, – вздохнул он в сторону Егорова с четой Сучковых.
А Ивашкина спросил:
– Сколько?
– Ну, хоть пятихаточку.
– Пятерку на сигареты, инфляция – хмыкнул Дима, доставая тысячную.
У Ивашкина загорелся глаз.
– Хороший ты мужик, Митяй, я всегда знал, ты уж не обижайся, – поспешно протянул он дрожащую красную лапу за купюрой.