Он меня не отпустит. Глядя в жгучие глаза человека, который одержимо любил меня, но которого почти не знаю, я поняла, что ничем хорошим это не кончится. Одержимость не кончается хорошим. Как любой фанатизм, она лишает разума, а затем разрывает тебя на части.

Андрей взял за запястье и затянул в постель, я прижалась к горячему телу. Несколько минут он сладко целовал меня, затем освободился от рук, встал и надел джинсы. Ни говоря ни слова скрылся в темной прихожей… Куда он? Я встала с кровати, ноги дрожали от слабости после долгого секса. На полу мерцали блики, рассеянный лунный свет проникал в прихожую из кухни, в нем вился сизый дым сигарет. Я про Дашу так думала… Что будет искать его, пока на кухне он курит один. А случилось со мной.

Я остановилась на пороге: Андрей подбирал с пола исписанные листки, зажав сигарету в углу кривого рта. Беспомощно наблюдала, как он несет неровную стопку к мусорному ведру, и сердце онемело. Колени стали слабыми, чуть не падая, я схватилась за стену.

— Не смей!

Он остановился, исподлобья глядя на меня, а затем бросил стопку на стол. Листы разъехались, часть посыпалась на пол. Это мои чувства. Я собрала их и спрятала под упаковку салфеток, чтобы не мозолили глаза.

— Не трогай, — попросила я и не смогла ничего добавить. Не знаю, как объяснить, сколько значат для меня смятые листы и неровные строчки. — Мне нужен дневник. Скажи охране, чтобы передали…

Андрей подошел, пальцами провел по щеке. В зрачке блестел отблеск, придавая взгляду безумие, а изо рта, когда он заговорил, шел дым.

— Прости, ласточка. Я все передам, — он гладил меня, побуждая взглянуть на него, когда я опустила глаза. — Не смущайся. Ты такая красивая, когда голая. Такая нежная… Я знаю, что ты любишь забивать себе голову, Дина. Я займусь твоими врагами. Выясню имя политика и уберу его. Тебе не нужно об этом больше думать. От меня еще ни одна цель не ушла.

Он усмехнулся, словно это его забавляло.

— На эксгумацию съездим вместе.

— Тебе туда нельзя, Андрей. Там будет полиция.

— Ничего, — он улыбнулся, пытаясь подбодрить меня. — Человека, которого ты видишь перед собой и известного киллера Рема не связывают между собой. Полиция не знает, кто я. Мелочь криминальная. Я же забрал компромат. Доказательств нет.

Помедлив, он ласково поцеловал меня взасос. У языка был горький вкус дыма.

— Подожди в постели, ласточка. Мне нужно побыть одному.

Я легла в остывшую постель и, завернувшись в покрывало, смотрела в потолок. Наверное, так должно было случиться. Он бы меня не отпустил после смерти мужа. Андрей хотел быть моей опорой. Он меня попробовал, это свело его с ума. Он не остановится теперь, такое начнет творить… И от этого мне не по себе. Андрей меня насовсем захочет, а не на три дня.

Он вернулся минут через пятнадцать, и до утра заставил забыть обо всем.

До эксгумации я пряталась в квартире. Мне передали все, что я просила, Андрей приносил все необходимое, сильно ограничив мои контакты с внешним миром. Оставался на ночь, утром уходил. Дни я проводила за кухонным столом, погрузившись в работу над рукописью. Мне нравилось собирать текст, как мозаику: из фрагментов моих чувств, болей и воспоминаний. В ход шли цветные осколки, слова, случайно брошенные Эмилем. Тысячу раз я пыталась перенести на страницы наше прощание. Как он выглядел, когда уходил: выражение глаз и лица, тепло пальцев, как держал меня за подбородок, говорил — «люблю»… Каждую деталь. И всякий раз не удавалось. Вместо полноцветного портрета — бледное подобие. Нельзя это описать. Невозможно. Нет таких слов. Не существует…

Андрей видел, что я пишу, но ничего не говорил. Понял: мне это необходимо.

Эмиль остался где-то там, в тумане прошлого. В замершем ничто, куда живым лучше не входить. Я выбрала жизнь, а он остался в моем дневнике. Воспоминания должны оставаться на бумаге.

Несколько дней пролетели незаметно. В шесть утра меня разбудил звонок Алексея Юрьевича.