— И?

— Это притупляет глубинный импульс к геноциду.

Она снова рассмеялась, на этот раз к его вящей досаде.

— Ты недопонимаешь историю. Малые группы все еще убивают друг друга с огромным удовольствием. Что в Боснии, что во время правления Омара Пронзателя…[153]

— Согласен, мелкие трагедии дюжин существуют. Но в масштабе, с которым работает социоистория, усредняя многомиллионное население…

— Почему ты считаешь, что статистика может тебя защитить? — многозначительно поинтересовалась она.

— Ну… без дальнейших исследований мне нечего сказать.

Она улыбнулась.

— В кои-то веки.

— Пока у меня не будет настоящей, работающей теории.

— Той, которая предусмотрит широко распространенный геноцид?

Теперь он понял ее точку зрения.

— Ты говоришь, мне на самом деле необходима эта часть «звериной природы» человека?

— Боюсь, что так. В термине «цивилизованный человек» уже заключено противоречие. Интриги, козни, Шила ворует мясо для своих детенышей, Япан хочет одолеть Большого — все это происходит и во вполне приличном обществе. Люди просто лучше маскируются.

— Не понимаю.

— Люди пользуются своим разумом, чтобы скрывать мотивы. Возьмем, к примеру, главспеца Рубена. Недавно он рассуждал о твоих работах по «теории истории».

— И что?

— Кто ему сказал, что ты этим занимаешься?

— Не думаю, что я… А, ты считаешь, он выясняет, кто мы такие?

— Уже выяснил.