— Когда ты освободился? — спросила Келли.

— После того, как Большой перестал метелить меня… э… Япана.

Они отдыхали под ослепительным солнцем у бассейна. Пьянящие лесные запахи, казалось, пробуждали в Леоне тягу к тому, чтобы вновь очутиться там, в долинах пыли и крови. Он вздрогнул и глубоко вздохнул. Драка была такой увлекательной, что ему не хотелось уходить, несмотря на боль. Погружение гипнотизировало.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказала жена. — Так легко полностью отождествить себя с ними. Я покинула Шилу, когда эти рабуины приблизились. Жуткие твари.

— Зачем вообще было создавать их?

— Рубен сказал, что планировалось на них охотиться, для развлечения — ну как же, нечто новое, бросающее вызов.

— Охотиться? Бизнес готов эксплуатировать любой атавистический примитивизм для… — Он едва не начал читать маленькую лекцию о том, как далеко зашло человечество, но вдруг осознал, что больше не верит в это. — Мда.

— Ты всегда говорил, что люди — разумные животные. Никакая социоистория не будет работать, если не примет в расчет нашу звериную сущность.

— Боюсь, наши худшие грехи полностью принадлежат нам самим. — Леон не ожидал, что пережитое в погружении настолько потрясет его. Такой опыт отрезвлял.

— Вовсе нет. — Келли одарила его надменным взглядом. — Я тут почитала кое-какую внутреннюю информацию станции. Геноцид встречается и у волков, и у шимпанзе. Убийство широко распространено. Уткам и орангутангам известно изнасилование. Даже муравьи устраивают войны и набеги за рабами. Рубен говорит, у шимпанзе не меньше шансов быть убитыми, чем у людей. Из всех священных признаков — речи, искусства, техники и прочего — от зверей-предков мы, бесспорно, унаследовали именно геноцид.

— Ты многому научилась от Рубена.

— Неплохой способ следить за ним.

— Лучше подозревать, чем потом сожалеть?

— Конечно, — ласково сказала она. — Не дадим Африке размягчить наши мозги.

— Ну, к счастью, даже если согласиться с утверждением, что мы — супершимпанзе, в человеческом обществе общение размывает отличия между Нами и Ими.