Командование армии, в составе которой мы воевали, прилагало все усилия, чтобы как можно скорее освободить Ровно, Луцк, Здолбунов и, вбив клин между группировками фашистских армий, открыть путь на Броды, Львов, а там и к Карпатам, к границе.

И хотя в нашей дивизии было всего три кавполка, а противник сосредоточил здесь танковые и механизированные части, полки СС, полицейские батальоны, удержать натиск морозовцев немцам не удавалось. Помогали нам и действия партизан, серьезно тревоживших фашистов: они перерезали дороги, разгоняли и уничтожали гарнизоны в хуторах, передавали нашему командованию ценные разведданные.

…Ночь. Лес. Двигаемся больше шагом. Часто останавливаемся, спешившись, ведем коней в поводу. Над лесом то и дело пролетают самолеты. По звуку моторов — немецкие. Невзирая на ночь, они все еще пытаются нас обнаружить.

Дисциплина по-прежнему строжайшая. Ни громких разговоров, ни курения. Иногда только стукнет колесо повозки о корень или лошадь фыркнет.

Колонна остановилась, я подошел к начальнику штаба. Он внимательно рассматривал карту.

— Вот смотрите, лейтенант, здесь должна быть железнодорожная станция Клевань. Наверняка немцы ее так просто не отдадут. Наши два эскадрона впереди и наверняка уже вошли в местечко. Но непонятно, почему тихо?

Действительно, мы без боя прошли по улицам местечка и вышли к небольшому кладбищу на его окраине. Кресты, каменные плиты памятников, склепы… Симбуховский слез со своего гнедого:

— Остановимся здесь.

Первый и второй эскадроны на рысях ушли в сторону видневшейся неподалеку железнодорожной станции. Автоматные, пулеметные очереди, уханье гранат тут же известили о начале боя.

Неподалеку от нас артиллеристы снимали с передков две «сорокапятки».

— Товарищ командир! От леса к нам бронетранспортеры идут!

Это крикнул командир отделения бронебойщиков сержант Коротков. Я познакомился с ним перед этой боевой страдой, когда он, выписавшись из госпиталя после ранения, удрал из запасного полка, куда был направлен, и вернулся в свой. Формально это было грубое нарушение дисциплины. Там, в полку, его могли счесть дезертиром со всеми вытекающими из этого последствиями. Пришлось провести с сержантом разъяснительную работу, а затем сообщить в тот полк, что их «дезертир» прибыл в свою родную часть и успешно воюет.

Коротков, отбежав метров двадцать в сторону от нас, крикнул своим бронебойщикам:

— Приготовить ружья к бою! Бронебойным… заряжай! Целься под обрез радиатора!

Уже хорошо было видно, как за первым бронетранспортером шел второй. Коротков подождал еще несколько минут и резко взмахнул рукой:

— Огонь!

Почти одновременно раздались два выстрела, и у мотора первого бронетранспортера вспыхнуло пламя. Тут же звонко ударила наша «сорокапятка». Второй транспортер сошел с дороги в кювет и остановился. Из кузова на дорогу выскакивали солдаты. И тут же, отрезая их от кладбища, где мы стояли, пригнувшись к гривам коней, вылетел взвод наших казаков. Через пять минут все было кончено. Двое верховых притащили к штабу раненого немецкого ефрейтора.

Симбуховский, кивнув помощнику начальника штаба Зотову, коротко бросил:

— Допроси.

Зотов нагнулся над лежащим раненым, задал ему по-немецки какой-то вопрос. И вдруг этот пленный немец, грубо выругавшись на чистейшем русском языке, зло произнес: «Ничего я вам не скажу, мать вашу…»