— Френкель! — обратился Симбуховский к начальнику артиллерии, — передай Насонову и артиллеристам: перенести огонь по отходящим. Мин и снарядов пусть не жалеют!

На правом фланге первый эскадрон вырвался вперед. Заметив это, комбат минометчиков решил поддержать его огоньком. Было видно, как перебежками к боевым порядкам эскадрона минометчики потащили свое оружие.

— Это он, наверное, взвод Пушкарева послал, — заметил кто-то из штабных офицеров.

Этот взвод был знаменитым в нашем полку. В нем в одном расчете служили три родных брата Сотники: Алексей, Петр и Федор. Ребята в полку шутили: «Наши Сотники немцев бьют сотнями!» Шутка шуткой, но воевали они здорово.

Артиллеристы Гончарова выкатили свои орудия на прямую наводку. На шоссе показались два немецких тапка. До них было метров двести. Два выстрела — один танк загорелся. После двух других выстрелов заполыхал и второй. И в этот момент мы заметили высыпавшую из-за леса немецкую пехоту. Тут же открыли огонь наши минометчики. Разрывы мин накрыли цепи атакующих. Многие из них, повернув, перебежками бросились назад к лесу. Заметив это, Гончаров двинул свои пушки ближе к шоссе, на котором уже горели подбитые его орудиями два танка. В этот момент из-за леса выползли еще с десяток танков, за ними шли автоматчики. Три танка повернули в сторону гончаровских пушек. Расстояние между ними быстро сокращалось. Выстрелы, разрывы снарядов, снова выстрелы… Один танк остановился. Но тут же прямым попаданием было выведено из строя одно из наших орудий. А второе-то стояло совсем рядом! Было видно, как Гончаров побежал туда, пригнулся к орудию. Выстрел! Вздрогнув от удара, остановился и тут же задымил второй танк. Третий остановился рядом, дернулся от выстрела…

Второе наше орудие, за которым находился Гончаров с двумя казаками, скрылось в дыму. Оба расчета погибли.

Ожесточенный бой за Ровно продолжался двое суток. Противник яростно сопротивлялся. Тяжело пришлось нашему полку. Подмоги никакой, оторвались мы от фронтовых частей ощутимо. Да и потери давали себя знать. А немцы предпринимали атаку за атакой. Их танки уже несколько раз врезались в боевые порядки казаков, и, если бы не своевременная помощь наших танков, отразить контратаки нам было бы не под силу.

В город полк ворвался буквально на плечах противника.

Остатки немецкого гарнизона и подразделений, оборонявших Ровно, поспешно отходили по дороге на Дубно.

Из моего фронтового дневника:

«2 февраля. Ровно наше! Противник в двух километрах — в дер. Тынное.

3 февраля. Из всей дивизии остались в Ровно одни. Остальные полки ушли, от штаба дивизии отрезаны. Ведем бой за Тынное.

4 февраля. Продолжаем бой за Тынное.

6 февраля. Вышли к дер. Караблище. Начинаем двигаться по направлению к Дубно. Ведем бой за хутор Черешнивка».

Вскоре эскадроны заняли Черешнивку, потом — Похорельце. На дорожной насыпи стоял столб с прибитой жестянкой. На ней по-немецки: «Дубно — 6 км».

Противник обстреливал шоссе и мост через ручей. Но огонь был не прицельным, немцы вели его так, на всякий случай, чтобы мы знали, что по шоссе идти не стоит.

По обе стороны шоссе располагалось село. Посмотрели по карте — Панталия. Название-то какое красивое! И вот в сторону этой Панталии, развернувшись цепью, двинулись наши эскадроны. По болоту, по снежной каше, разжиженной водой. Как только цепь наступающих конников приблизилась к окраине села — тут же застучали пулеметы. Цепи залегли. Люди лежали, не поднимая голов. Вокруг густо сыпались и взрывались мины. Непрерывный огонь не дал подняться до той поры, пока не стемнело. К ночи болото было изрыто воронками так, словно его черт пахал. Взять Панталию не удалось. Командир дивизии приказал остановить наступление. Затемно стали осторожно отходить остатки наступавших эскадронов: по два, по три человека, ползком, замирая, как только над головами повисали немецкие осветительные ракеты, шипевшие и ронявшие горящие капли вниз на перепаханное болото.

На следующее утро связной из штаба полка сообщил, что меня вызывают в штаб дивизии, в особый отдел, к Братенкову. Отрываться от родного полка в сложной обстановке, когда не поймешь, где немцы, где наши, мне в тот момент казалось чуть ли не преступлением. Но приказ есть приказ. Поехали мы с Николаем Григорьевичем назад, в Черешнивку, в штаб дивизии.

— Ну, жив-здоров? Слава богу! — встретил меня Антон Максимович Братенков. — А то уж какой день ни слуху ни духу, думаю, куда подевался…

— Вы же знаете обстановку, товарищ майор. Как тут сообщишь?