Три часа в пути – и на одной из станций наш поезд замедлил ход, затем и вовсе встал, а в двери вагона, с зажженным фонарем, постучал насмерть перепуганный дежурный по станции. Под дулами автоматов пожилой дед в наброшенной кое-как шинели и криво надетой фуражке с красной тульей, заикаясь, сказал:

– Г-господа!.. Из Перми телеграфировали с указанием задержать ваш поезд. Господину наместнику Урала велено передать… – дрожащей рукой он протянул мне листок.

Текст на вклеенных в стандартный бланк, косо и явно наспех, обрывках телеграфной ленты гласил:

«Ваше высокопревосходительство! В связи с вновь открывшимися обстоятельствами просим Вас вернуться и продолжить переговоры. Ваш выбор одобряем. С таким правителем, как Вы, решившим поднять всю Сибирь, воевать никак нельзя. Полковник Сарев».

– Что за бред? – изумился я и, опустив руку с листком, посмотрел на озадаченного Сергея.

– Иван Макарович, может, стоит подождать развития событий? – осторожно поинтересовался поручик Гаврилов.

– Нет, – покачал я головой. – Господа офицеры, обеспечьте отправление поезда. Двоим оставаться в кабине машиниста, на случай нападения, все остальные занимают оборону в вагоне-ресторане, персонал отправить в соседний вагон и объяснить, что в случае стрельбы или экстренного торможения немедленно падать на пол и закрыть голову руками. Исполнять!

При желании со мной всегда можно связаться в Екатеринбурге, и остановка поезда выглядит очень подозрительно. Через десять минут, издав гудок, паровоз потащил наши вагоны. Офицеры, Сергей и я заняли места за столиками, держа в руках оружие. Интуиция говорила мне, что мы, избежав одной ловушки, прямым ходом движемся к следующей – возможно, в засаду. И все же я, поскольку не сумел выспаться, минут через сорок размеренной тряски стал клевать носом. Даже мелькнула мысль, что перестраховался… Но в этот момент громко заскрипели о рельсы колесные пары: машинист применил экстренное торможение.

И сразу же гулко послышались очереди пулеметов по обе стороны от поезда, звонко полетели осколки стекла из разбитых окон, засвистели пули. Один из подпоручиков остался сидеть на своем месте, а шинель на груди у него стала чернеть от крови. Хоть я и дремал, но среагировал быстрее всех, даже Сергея умудрился на пол скинуть и сам возле него упал. Трое господ офицеров уже подле нас, а со стороны паровоза донеслись короткие автоматные очереди. Рывком вскакиваю и к окну – ни хрена не видно, и пулемет молчит! Так бы на вспышки можно в ответ пули послать, но теперь нет смысла стрелять в ночь.

– На выход! – кричу, прикинув, что в данный момент могут перезаряжать пулемет. По нам ведь дали длиннющие очереди, возможно, всю ленту расстреляли.

– А может, стоит прорываться в кабину машиниста? – спросил поручик.

Ничего ему не ответил, прикинул расстояние и – рыбкой в окно прыгнул. Противник такого никак не ожидает, а вот выход из вагонов наверняка под прицелом. Следом за мной, матерясь, прыгнул Сергей (по голосу узнал). Приземлился он, как и я, удачно, благо сугробы погасили падение, да еще мы и оказались в своеобразном окопе. Как только глаза привыкли к темноте и смогли хоть что-то различить, я немедленно выпустил длинную очередь в сторону одной из двух огневых точек врага. Глупо на снегу оборудовать площадки для пулеметов из срубленных еловых лап. Нет, лежать-то удобно – мягко и не так холодно, но подобное пятнышко на фоне снега выделяется, словно муха в сметане. К моему АК присоединился и автомат Сергея, да из вагона наш огонь офицеры поддержали короткими очередями.

– Прикрой! – крикнул Сергею, после того как заменил магазин, затем дополз до вагона (там таких сугробов нет), пригнулся и побежал к паровозу. Вряд ли за сугробом мои передвижения видны, но неизвестно, сколько врагов и где они.

– Братцы! Целы?! – проорал, находясь у вагона-тендера с углем, не делая попытки высунуться, чтобы пулю в ответ не получить.

– Иван Макарович? – окликнул меня один из поручиков, по фамилии вроде Семенов, которого вместе с напарником я к машинисту приставил.

– Семенов? Да, это Чурков! Что там у вас? – кричу, а сам стволом автомата по сторонам вожу.

– Бревна на дороге, несколько человек оттуда стрелять стали, но мы им ответили. Машиниста подранили, Петру руку прострелили, – получил я ответ.

Петр, как догадываюсь, подпоручик напарник Семенова.

– Поручик, прикрывай, к вам иду! – медленно двинулся к паровозу, понимая, что когда начну по ступенькам подниматься, то стану отличной мишенью.

Но нет, никто по мне не выстрелил. В кабине жара, перемазанный паренек, как понимаю – помощник машиниста, сидит на корточках, прижавшись к стенке, и испуганно на меня таращится. У Петра, подпоручика, прострелено плечо, а вот дед, что управлял паровозом, хрипит на полу, ему пуля пробила легкое. Н-да, медицинских инструментов у меня нет, да и вряд ли смог бы помочь, операция необходима срочная, и не в подобных условиях. У машиниста уже кровавая пена на губах.