– Конечно! – воскликнула Лиса. – Лишний раз хочу убедиться, что права!

– Боюсь, этого мы никогда не узнаем, – покачал головой отец Даниил и вытащил из-под рясы цепочку, на которой висел ключик, инкрустированный мелкими рубинами.

Замок пару раз отчетливо щелкнул, батюшка три оборота вправо и два влево сделал, а у Анзора от такого действа на лице отразилось искреннее изумление.

– Неужели шкатулка древняя, а в ней такой секретный замок? – не удержался мой приятель от вопроса.

– Старинные вещи часто в себе хранят забытое умение, – хмыкнула Лиса. – Мне приходилось видеть то, чего сейчас никто не сделает, но самое главное – для чего такое изготовили, никто не понимает.

– Загадки древности и истории таковыми не являются, если знать их предназначение. Да и все когда-то откроется, как бы это ни прятали, – глубокомысленно сказал священнослужитель и открыл шкатулку.

Внутри обшита красным бархатом, есть два отделения: с бумагами и… драгоценностями. В глаза сразу бросился массивный перстень с черным камнем, в который вплавлена золотая фигурка совы.

– Вас же интересуют изображения, а не символы Великой Тартарии, правильно? – осторожно доставая стопку пергаментов, спросил батюшка.

Мы втроем молча кивнули: сейчас в келье священника происходит небольшое чудо. Открывается тайна одного из событий истории, которое кто-то пожелал забыть. И пусть к этому я не имею никакого отношения, но дух захватило и Лисе-Марии обязательно скажу спасибо. Уже ничуть не жалею, что сюда приехал.

Тем временем перед нами появился первый рисунок. С него на нас смотрит гордая царица, в мехах и с короной на голове, а в правом верхнем углу летит причудливый зверь, напоминающий дракона, в нижнем левом углу оттиск печати, на котором изображена сова.

– Летающий дракон – изображался на флаге; символ защиты, ума и справедливости, – указал пальцем отец Даниил.

– Дракон и справедливость? – удивился я такому сравнению, но продолжать не стал, спросил другое: – А на картине кто изображен?

– По преданию это автопортрет матери Петра Третьего, который решил изгнать с московского трона иноземку, что принесла своим правлением смуту и разруху, – ответил отец Даниил.

– Иван Макарович, она вам никого не напоминает? – закусив губу, спросила Лиса-Мария.

Ничего ей не ответил, неопределенно пожал плечами, хотя в лице на картине есть определенные черты, что и у Катерины и Лидии, моей названой матери.

– Это Петр в молодости, еще не вступивший в права царствования, – показал следующий портрет священник.

Парню на картине лет пятнадцать, весел и беззаботен, в левой руке держит какой-то пергамент, правой сжимает рукоять сабли. На плече молодого человека сидит сова и жмурит глаза. Меня немного передернуло: не то чтобы эту картинку наблюдал в зеркале в подростковом возрасте, но, положа руку на сердце, все же очень я на изображенного похож.

Никто из присутствующих ничего не сказал, но я ощутил на себе быстрые взгляды. Отец Даниил уже следующий рисунок показывал. Ну, тут мне можно выдохнуть: изображен царь, строгий и в гневе, с аккуратной бородой; стоит и грозно кому-то рукой указывает.

– Не похож! – резюмировал я.

– Не скажи, – неожиданно возразил Анзор. – В гневе тебя видеть приходилось, а если бороду отпустишь и оденешься подобающим образом, то… – Он покивал головой и не закончил фразу.