Собрание статс-секретарей 2 мая 1941 г. и вермахт: документ к размышлению[72]

Клаус Йохен Арнольд, Герт Любберс

В 2004 г. в своей статье в «Джернел оф Контемпорари Хистори» Ричард Дж. Эванс обозначил некоторые тревожные тенденции в исследованиях национал-социализма: «С начала 1990 гг. историография Третьего рейха не стала более нейтральной и не приобрела научности, а напротив, этих качеств у нее убавилось. Историки, вместо того чтобы подходить к проблеме “без гнева и пристрастия”, все чаще пренебрегали анализом, аргументацией, интерпретацией, выводя на первый план моральное суждение. Историография нацистской Германии оказалась в значительной мере – и даже полностью – под властью риторики а-ля судебный обвинитель и проповедующий моралист».

Это утверждение Эванса вызвано, не в последнюю очередь, появлением все большего числа научных трудов, в которых сделан акцент на роли вермахта в национал-социалистической диктатуре. Во многих работах по данной проблеме, по идеологическим соображениям, авторы стремятся уничтожить самое ядро анализа, нередко доказывая, что, в частности, поведение солдат и офицеров полностью соответствовало национал-социалистической идеологии. В рамках данной тенденции часто наблюдаются пренебрежение хронологией и редукционистский подход к сложной совокупности обстоятельств. Недооценивается и то, как вели войну другие державы, и то, какова была жестокая реальность войны. Самые радикальные гипотезы строятся на основе отдельных разрозненных документов, а фрагменты текстов, предложения и отдельные слова интерпретируются не с позиции понимания современников, а исходя из критериев наших дней. С точки зрения вышеперечисленных проблем весьма показательна статья Алекса Дж. Кея, посвященная совещанию статс-секретарей 2 мая 1941 г. (Evans, 2004: 163).

Операция «Барбаросса» по нападению Германии на Советский Союз была первой, в рамках которой Третий рейх преследовал определенные экономические цели и имел определенные планы. В процессе подготовки данной кампании 2 мая 1941 г. была проведена встреча, о содержании которой известно только из набора протоколов, использовавшихся в качестве улик на Нюрнбергском процессе. В документе зафиксировано озвученное на встрече мнение о том, что если продовольственные запасы, необходимые Великогерманскому рейху («das für uns Notwendige»), будут в военное время вывезены с оккупированных территорий СССР, «десятки миллионов» («zig Millionen») человек умрут от голода (Kay, 2006b: 685–700). Идея была в том, чтобы на третий год ведения войны германский вермахт получал продовольствие из России (IMG 1948. Bd. 31: 84)[73]. В глазах историков, заявляющих о ведении германским руководством «политики голода» (о внедрении «плана голода», или Hungerplan), направленной против гражданского населения Советского Союза и военнопленных, важность данного комплекта протоколов трудно переоценить (Gerlach, 1999: 46–80)[74]. Однако, хотя никто не отрицает, что разработкой данных идей, по указанию Гитлера, занимался статс-секретарь из имперского министерства продовольствия Герберт Бакке, у исследователей сильно разнятся взгляды по поводу роли вермахта, значения, которое придавалось этим планам в отдававшихся во время вторжения 22 июня 1941 г. приказах, а также той роли, которую эти планы играли на фоне происходивших летом того же года событий (Arnold, 2005: 74–101, 242–267). Согласно утверждению Алекса Дж. Кея, истинная значимость собрания 2 мая 1941 г. признается не в полной мере[75], и в свете сформулированной на этой встрече «политики голода» она не менее важна, чем произошедшая в январе 1942 г. Ванзейская конференция и план по уничтожению всех евреев на подконтрольной немцам территории (Kay, 2006b: 688f, 695ff). На обеих встречах, продолжает автор, обсуждалось убийство миллионов людей; точно так же на обеих встречах присутствовали конкретные функционеры Третьего рейха, а именно статс-секретари министерств (что в реалиях британской гражданской службы приблизительно соответствует постоянным секретарям или заместителям), и от их мнения существенно зависели принятые решения и, таким образом, вся истребительная политика рейха (Kay, 2006b: 688f., 695ff.). Историки, как утверждает Кей, не придавали должного значения этой встрече ввиду того, что нет списка присутствовавших (Kay, 2006b: 689). В подкрепление своего тезиса о высочайшей важности собрания 2 мая 1941 г. Кей указывает максимально возможное число присутствующих, подразумевая, что чем больше статс-секретарей посетили встречу, тем более тщательно спланированной можно считать «политику голода». Однако если важность данной встречи с неизвестным количеством делегатов оценивать как следует, то в первую очередь необходимо поместить эту встречу в широкий контекст мероприятий по планированию войны на Востоке, а также рассмотреть на общем фоне соотношения сил в Третьем рейхе. Непосредственным стимулом к созыву совещания 2 мая 1941 г. стало приглашение от генерала Георга Томаса, главы Управления военной экономики и вооружений (Wehrwirtschafts- und Rüstungsamt, или Wi Rü Amt) в Верховном командовании вермахта, или ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht, OKW). В конце февраля 1941 г. рейхсмаршал Герман Геринг, выступая в качестве уполномоченного по делам Четырехлетнего плана, поставил перед Томасом задачу разработать обширный экономический план для подлежащих оккупации восточных территорий. Поручение состояло в основном в создании организационной структуры и не касалось целей и методов оккупационной политики. Управление военной экономики и вооружений, а конкретно его отделы, занимающиеся вооружениями, участвовали в предшествующих кампаниях и добились тех или иных успехов в деле эксплуатации оккупированных земель для нужд военной промышленности. Поскольку в выкачивании экономических ресурсов из оккупированных стран были заинтересованы и другие органы рейха, между ними имели место постоянные трения и конфликты. Этот процесс разграбления половины Европы попытался возглавить Геринг, руководивший одним из наиболее влиятельных органов планирования. С каждым новым территориальным завоеванием «по указу фюрера» расширялись полномочия Четырехлетнего плана (Houwink ten Cate, 1999: 173–198, esp. 177f.)[76]. Генерал Томас подчинялся приказам Геринга по линии учрежденного в начале войны, в 1939 г., министерского Совета обороны рейха, в котором рейхсмаршал председательствовал (IMG 1948. Bd. 31: 224–239)[77]. Кроме того, в первые дни войны Томас был назначен членом расширенного Генерального совета по Четырехлетнему плану, в котором заседали статс-секретари министерств, а председательствовал опять же Геринг (Müller, 1988: 349–689, esp. 414f.; Thomas 1966: 175; Halder 1962: 27). Все цели и планы Управления военной экономики и вооружений, особенно касающиеся оккупированных территорий, подчинялись Четырехлетнему плану, за который отвечал Геринг (Houwink ten Cate, 1999: 178).

По указанию Геринга создаваемая крупная экономическая организация по вопросам восточных территорий, которую должен был учредить Томас, призвана была отвечать, в отличие от предыдущих кампаний, не только за вооружение, но и за все экономические вопросы – например, сельского хозяйства и производства продовольствия. В том, что касается второго вопроса, статс-секретарь имперского министерства продовольствия Герберт Бакке в феврале 1941 г. уже получил «особое задание» от Гитлера (BA-MA. RW 19/164; IMG 1948. B. 27: 169ff.)[78]. Бакке лично уже в подробностях доложил Гитлеру о том, какого прироста продовольственных запасов можно ожидать от оккупации советской территории (Nuremberg Military Tribunal…, 1949: 1318), сделав упор на важности Украины: сама по себе Украина, заявлял он, представляет собой профицитную территорию [Überschußgebiet – регион, производящий продовольственные излишки], тогда как остальная европейская часть России к таковым не относится (BA-MA. RW 19/164; Arnold 2005: 80f.)[79]. В начале марта 1941 г. Гитлер предвосхитил любые дискуссии о последствиях применения изоляционистского подхода, позже отраженного в печально известной Директиве по экономической политике от 23 мая 1941 г. (IMG 1949. Bd. 36: 135–157; Gerlach, 1999: 44–59)[80], – конкретно в том, что касается изоляции «дефицитных» великорусских территорий, которая породила бы масштабный голод. Гитлер наложил запрет на дальнейшие переговоры между органами вермахта и Бакке (Kriegstagebuch des Oberkommandos…, 1965. Bd. 1: 342). Со времени появления широко известной памятной записки Томаса (Thomas, 1966: 514–532)[81] «О последствиях операций на Востоке для военной промышленности» Гитлер был в курсе того, что не все верят в экономический успех операций на Востоке[82]. От Бакке потребовали, чтобы он держал ход приготовлений к восточной кампании в секрете даже от собственного министра (Bramwell, 1985: 124).

Таким образом, в тот период сотрудничество между Управлением военной экономики и вооружений и администрацией статс-секретаря Бакке свелось исключительно к организационным вопросам. 12 марта Бакке одобрил идею вхождения сельскохозяйственных чиновников в создаваемый Экономический штаб (BA-MA. RW 19/164)[83]. В конце марта, после длительных переговоров, он согласился с тем, что под эгидой военных должно существовать деление Экономического штаба «Восток» на три специализированные группы вплоть до низшего уровня отдела (BA-MA. RW 19/165)[84]. Так внутри экономической организации появилась главная группа «La» (Landwirtschaft, сельское хозяйство). Группа, возглавляемая министериаль-директором Хансом-Йоахимом Рикке из имперского министерства продовольствия, получила задачу надзора за продовольственной политикой в оккупированных советских регионах. Однако, дабы при выполнении экономических задач избежать весьма распространенного дублирования функций военными и гражданскими учреждениями, учрежденный Томасом Штаб планирования «Ольденбург» 7 марта принял решение о создании Командного экономического штаба «Восток». Этот штаб был подотчетен непосредственно Герингу; что касается руководства, то Томас рассчитывал взять его на себя лично. В дополнение к начальникам отделов Управления военной экономики и вооружений в формате Командного экономического штаба были сведены вместе все ключевые представители центральных властей в Берлине (BA-MA. RW 31/80: 2)[85]. По большому счету основателями Командного экономического штаба «Восток» стали статс-секретари, уже являвшиеся членами Генерального совета по Четырехлетнему плану (Czollek, Eichholtz, 1968: 141–181, esp. 148). Помимо генерала Томаса, туда входили статс-секретари Бакке (министерство продовольствия) и Альперс (министерство лесного хозяйства), унтер-статс-секретарь генерал фон Ханнекен (министерство экономики) и статс-секретарь Кернер (Kay, 2006b: 691)[86], который, будучи доверенным лицом Геринга, с 1936 г. был директором Четырехлетнего плана. Теперь Кернер взял на себя схожие обязанности уже в Командном экономическом штабе. Кернер председательствовал на совещаниях (второстепенных, в отличие от совещаний высокого уровня, проходивших под председательством Геринга). На практике происходило постепенное расширение Командного экономического штаба «Восток», поскольку в него стали все активнее включаться отделы, заинтересованные в «восточных вопросах». Командный экономический штаб «Восток» был форумом, на котором специалисты обсуждали представляющиеся им предпочтительными решения экономической политики; сделанные на его заседаниях выводы передавались в Экономический штаб, который занимался их внедрением. В частности, документ под названием «Зеленая папка», или «Директивы по руководству экономикой во вновь оккупированных областях» (BA-MA. RW 31/128)[87], составлялся при участии всех отделов. Материалы, на которых он был основан, поступили из министерств и от статс-секретарей (BA-MA. RW 19/739. Fol. 299f.; Fols 130–137)[88], а сведение их воедино поручили Управлению военной экономики и вооружений. Таким образом, в документе содержались идеи Бакке, хотя и не в таком радикальном виде, как в «Директивах по экономической политике» Главной группы «La» от 23 мая 1941 г. Разночтения в том, как именно должна претворяться в жизнь экономическая политика, обнаружились вскоре после того, как Штаб планирования «Ольденбург» начал работу (BA-MA. RW 31/80)[89]. После собрания 27 марта 1941 г. по случаю торжественного открытия штаба Томас поднял вопрос о том, что должна представлять собой политика в подлежащих оккупации регионах – «эксплуатацию или потрошение» (Lübbers, 2006)[90] экономических ресурсов? Это был намек на то, что произошло при оккупации Польши: изначальный план Гитлера заключался в том, чтобы «разорить» Польшу, превратив в руины (Abteilungsleitersitzung… 1975: 91f.), тогда как военно-экономический штаб всегда стремился к тому, чтобы взять под свой контроль действующее промышленное предприятие (Umbreit, 1977: 224). На собрании в Управлении военной экономики и вооружений 29 апреля 1941 г., которое проводилось с целью оценить успехи подготовительной работы к созданию экономической организации, было доложено, что набор кадров в продовольственный отдел проводится не в полном объеме и что представление сотрудников имперским министерством экономики идет с отставанием от графика. Поскольку нельзя было терять ни дня, Томас тут же предложил пригласить статс-секретаря Бакке и унтер-статс-секретаря генерала фон Ханнекена – которые, согласно указаниям Геринга, должны были «отобрать лучших специалистов по экономике»[91] – к обсуждению вопроса (BA-MA. RW 19/739. Fol. 299)[92]. Помимо изначального повода собраться 2 мая, в ходе собрания 29 апреля назрел и другой, а именно тот, что дальнейшая работа по формированию «Зеленой папки» затрудняется «неясностью в вопросе формы эксплуатации новых территорий, которую своим приказом изберет фюрер». Было отмечено, что черновик приказа фюрера рейхсмаршалу Герингу, который ему показали, содержит все необходимые детали, но пока не подписан (BA-MA. RW 19/739. Fol. 299). Поэтому требовалось внести ясность – как следует из памятной записки, подготовленной к совещанию 2 мая, которую Кей ошибочно называет вторым сохранившимся фрагментом протокола встречи (BA-MA. RW 19/739. Fol. 306)[93]. Согласно данной памятной записке, обсуждению подлежат директива Гитлера Герингу (ожидающая подписания), а также записка Геринга командующему сухопутными войсками (уведомляющая последнего об учреждении Командного экономического штаба «Восток»). На повестке были и другие вопросы: безопасность на землях, разделяющих основные транспортные магистрали, а также снабжение униформой «особых руководителей» из числа гражданских. В действительности в протоколах совещания 2 мая 1941 г. в предельно конкретных терминах рассматривается лишь один из перечисленных вопросов – эксплуатация вновь приобретенной территории. Тот факт, что запланированные Томасом для обсуждения тезисы не раскрыты детально, свидетельствует о том, что на совещании 2 мая все пошло не по плану. Один из участников, статс-секретарь Бакке, воспользовался случаем и потребовал определить для экономической политики радикальные цели. Он призвал к разграблению оккупированных советских территорий, если нужно – ценой жертв, исчисляемых миллионами. Предъявить такое требование можно было только по указанию Гитлера. Сделав так, Бакке тем самым выпустил джинна – снял покров тайны с новых планов, расчистил дорогу решению Гитлера, считавшего, что смерть миллионов людей – приемлемая цена за приобретение максимальных «излишков», при том что до этого о таких намерениях было известно на уровне слухов. В протоколах требования Бакке зафиксированы в качестве «результата» встречи: нет никаких упоминаний о каких-либо принятых собравшимися «решениях». Однако Алекс Дж. Кей принимает этот документ как доказательство коллективного умысла массового убийства, к которому причастны присутствовавшие на встрече ведущие фигуры – гражданские и военные. Они не просто одобряют озвученные Бакке цели, утверждает исследователь, – они принимают их с энтузиазмом (Kay, 2006b: 697). Радикальное утверждение Кея основано не на конкретных доказательствах, а исключительно на предположительно зафиксированном в документе одобрении, а также подразумеваемом единодушии участников встречи в вопросе снабжения немецких войск продовольствием исключительно с оккупированных территорий. Факт, что войска «кормились с оккупированной земли» и в ходе прежних военных кампаний[94], используется как доказательство осведомленности присутствующих о политике массового убийства миллионов гражданских людей и ее коллективного одобрения[95].

Есть, однако, объяснение тому, почему протокол заседания имеет тот вид, в котором он до нас дошел: дело в том, что по вопросу «директивы фюрера» Герингу, которая должна была обсуждаться 2 мая, присутствующие не смогли договориться[96]. Черновой экземпляр директивы так и не был подписан, и ни Геринг (BArch. R 26 1/13. Fol. 1f.)[97], ни Гитлер в преддверии вторжения в СССР не отдали соответствующего приказа. Было понятно, что распространение инструкций на большое количество отделов создаст проблемы с секретностью, а также вызовет неприятие в рядах вермахта. Несмотря на единство мнений у Гитлера и высших чинов вермахта в том, что касается большинства аспектов военной кампании, Гитлер, как нетрудно догадаться, понимал, что генералы настороженно относятся к преступным приказам, и не был уверен в том, что военные будут действовать с должным рвением. Именно поэтому задачу по обеспечению безопасности на оккупированных территориях он возложил на СС под руководством Гиммлера, а кроме того, ответственными за хозяйственную эксплуатацию территорий поставил не вермахт, а Геринга и Бакке[98]. Соответственно, на встречу 2 мая не было необходимости приглашать представителя верховного командования сухопутных войск (ОКХ – Oberkommando des Heeres, OKH). Алекс Дж. Кей пытается объяснить это «неожиданное отсутствие» тем, что «нельзя с абсолютной уверенностью утверждать о присутствии там того или иного лица» (Kay, 2006b: 696–697). Однако ОКХ не принимало участия в работе по «Зеленой папке», и на собраниях Командного экономического штаба никто из ОКХ не присутствовал. Выполнением указаний Командного экономического штаба занимался Экономический штаб «Восток», который, если надо, доводил их до сведения генерал-квартирмейстера, а он, в свою очередь, передавал их в войска в форме приказов. Более того, при частичном совпадении целей у Бакке и у Альфреда Розенберга, назначенного имперским министром оккупированных восточных территорий (IMG 1949. Bd. 36: 140)[99], последний также не имел никакого влияния на управление экономикой – это была целиком и полностью зона ответственности Управления по Четырехлетнему плану, которая для достижения целей, лежащих в зоне ответственности армии, прибегала к помощи военных структур (Lübbers, 2006: 180)[100]. Поэтому утверждение Кея, будто у планировщиков не было представления о том, как «политика голода» (или «концепция голода») должна воплощаться в жизнь, не может вызвать ничего, кроме недоумения (Kay, 2006b: 699). Из «Директив» от 23 мая Главной группы «La» и дискуссий, касающихся внедрения проводимой в июле 1941 г. радикальной политики эксплуатации следует, что имело место противоречие между целями, с одной стороны, статс-секретаря Бакке, а с другой – Управления военной экономики и вооружений и, действительно, целями вооруженных сил[101]. Чем именно требования Бакке от 2 мая обеспокоили генерала Томаса, становится ясно из записки от 5 мая (BA-MA. RW 19/739)[102]. Он вновь поднимает вопрос отсутствия директивы фюрера и подчеркивает четыре момента: снабжение сражающихся войск; эксплуатацию сельского хозяйства путем увеличения объемов производства растительного масла и зерна; эксплуатацию промышленности путем увеличения производства минеральных масел и поддержки производства угля и дефицитного сырья; развитие транспорта. Особенно его беспокоило, что необходимо увеличить производство в промышленных и сельскохозяйственных отраслях и избежать бесконтрольного разорения оккупированных земель. Соответственно, он пришел к выводу о необходимости в ограниченных масштабах и в качестве временной меры осуществить перенос оружейной промышленности – только в отношении проблемной продукции, производство которой стопорится на том или ином этапе (BA-MA. RW 19/739). В любом случае, как показывал опыт польской и западной кампаний 1939 и 1940 гг., в долгосрочной перспективе так или иначе должны были возникнуть и другие потребности. В случае с генерал-губернаторством вермахт уже прежде отдал приказ «как можно скорее ввести в эксплуатацию все ключевые производственные объекты с целью задействовать территорию для нужд германской военной экономики» (Müller, 1981: 105).

В протоколе встречи 2 мая также не упоминается письмо Геринга командующему сухопутными войсками об учреждении Командного экономического штаба «Восток», хотя этот вопрос Томас включал в повестку встречи. Это любопытно, учитывая, что в черновике данного письма от 29 апреля указано, что «руководить» Командным экономическим штабом и дальше должен Томас. Рукописная правка, однако, гласит, что штаб отныне должен возглавить статс-секретарь Пауль Кернер, а Томас будет при Командном штабе рядовым сотрудником, наравне с остальными сотрудниками ниже уровня статс-секретаря[103]. С точки зрения Геринга, это было логично, поскольку Кернер на тот момент уже возглавлял Генеральный совет по Четырехлетнему плану и там, в качестве постоянного представителя и доверенного лица Геринга, играл ровно ту же роль[104]. Иными словами, 2 мая имел место конфликт мнений, и Томас был вынужден смириться со столь значительным понижением в должности. Надо сказать, что в своем приказе от 8 мая 1941 г. Томас все еще именовал себя «руководителем» Командного экономического штаба «Восток» (BA-MA. RW 31/80)[105], но это наименование уже не соответствовало действительности. Именоваться так в отсутствие Геринга (Kay, 2006b: 693f.) мог только статс-секретарь Кернер, и этим правдоподобно объясняется его присутствие на встрече. Утверждение Кея о том, что Томас осуществлял над Командным экономическим штабом «Восток» «оперативный контроль» (Kay, 2006b: 690)[106], попросту неверно. В новой редакции письмо командующему сухопутными войсками фельдмаршалу фон Браухичу было отправлено самое позднее 14 мая[107].

Ключевой компонент, на котором строится аргументация Алекса Дж. Кея, – предположительно большое число участников встречи 2 мая 1941 г., хотя на самом деле в ней вполне могли принимать участие только статс-секретари из Командного экономического штаба «Восток» (Kay, 2006b: 691). Поскольку в протоколе упомянута «встреча со статс-секретарями», исследователи, включая Кея, не раз высказывали мнение, что там присутствовали многие статс-секретари из Командного экономического штаба «Восток». В подтверждение этого предположения Кей ссылается на более поздние заседания Командного экономического штаба и по спискам присутствующих на этих заседаниях пытается восстановить имена потенциально присутствовавших на встрече изначально. Метод весьма сомнительный, так как встреча 2 мая не обозначена в протоколе как заседание Командного штаба «Восток». Нам неизвестно, кто именно вошел в Командный штаб по состоянию на 2 мая[108]. Также Кей пытается оперировать более ранними заявлениями о том, что в заседании примут участие генерал Йодль и Розенберг (Kay, 2006b: 692), но, хотя эти заявления и являются для Кея стержневыми, свидетельства в их пользу малоубедительны. Генерал Томас, присутствовавший среди офицеров штаба, пригласил статс-секретарей Ханнекена и Бакке, и факт посещения ими встречи можно считать доказанным. Генерал Шуберт, глава Экономического штаба «Восток», присутствовал просто по долгу своей службы. А что насчет Альфреда Розенберга, назначенного имперским министром оккупированных восточных территорий? 29 апреля 1941 г. Розенберг встречался с фельдмаршалом Кейтелем, который поставил его в известность о планах вермахта насчет операции «Барбаросса» (Kriegstagebuch des Oberkommandos…, 1965. Bd. 1: 390)[109]. Кейтель пообещал Розенбергу устроить встречу с генералом Томасом, который, очевидно, должен был проинструктировать его относительно экономической организации. Однако на следующий день Кейтель поинтересовался у Розенберга, «сможет ли он принять [Томаса] вместе со статс-секретарем Кернером в пятницу [то есть 2 мая]»[110]. Здесь важно учитывать два момента: первый – встречу статс-секретарей ни за что бы не стали проводить в отделе у Розенберга, а потому его участия, о котором гипотетически говорит Кей, даже не планировалось (Kay, 2006b: 692). Если было намерение проинструктировать Розенберга, достаточно было пригласить только ответственных руководителей. Соответственно – и в этом состоит второй момент, – Розенберг должен был посоветоваться со статс-секретарем Кернером, который тем временем стал в Командном экономическом штабе вторым человеком после Геринга. Такая встреча действительно состоялась, но, в соответствии с записями Розенберга, не раньше 3 мая[111]. Кей, однако, утверждает, что Розенберг 2 мая присутствовал, «хотя… было бы слишком самонадеянно» утверждать, что несоответствие записи в дневнике Розенберга – это всего лишь ошибка и вероятность этого «крайне мала»[112]. В подкрепление своей точки зрения он приводит записку от 30 апреля, в которой Розенберг приглашает «генерала в пятницу 2.5.41 в 11 часов утра в Управление рейхслятера [то есть Розенберга] принять участие в обсуждении». Кей считает, что под «генералом» подразумевается генерал Томас (Kay, 2006b: 691). На самом же деле имелся в виду генерал Йодль, начальник оперативного штаба ОКВ[113].

30 апреля Розенберг, по наущению Кейтеля, имел краткую встречу с главой отдела обороны страны ОКВ генерал-майором Варлимонтом (Kriegstagebuch des Oberkommandos…, 1965. Bd. 1: 390). Последний говорил о полномочиях, которые должны быть предоставлены командирам вермахта на территориях, находящихся в ведении гражданской администрации. Розенбергу данные полномочия представлялись излишне широкими; он утверждал, что приказы, касающиеся политических вопросов, должны отдаваться исключительно с его согласия. Кейтель, однако, счел такую схему «неприемлемой»[114]. Розенберг придавал данному вопросу большую важность, в Штабе планирования «Ольденбург» он отменил запланированную на 2 мая встречу с Кернером и Томасом и уведомил отдел IV оперативного штаба вермахта о том, что утром 2 мая он ждет у себя в отделе генерала Йодля; после полудня того же дня, как сообщал он, пойдет с докладом к Гитлеру[115]. Соответственно, 1 мая Варлимонт в спешном порядке собирал документы для встречи с Розенбергом, и в записке было отмечено, что приказы командующего вермахта должны иметь приоритет над «всеми остальными, в том числе приказами политического уполномоченного»[116]. Это собрание, на котором Розенберга поставили в известность о границах зоны ответственности на основании «инструкции об особых областях» к Директиве № 21, о соглашении между генерал-квартирмейстером и рейхсфюрером СС о роли полиции безопасности, а также о задачах командующих вермахта, действительно проходило 2 мая (Kriegstagebuch des Oberkommandos…, 1965. Bd. 1: 390)[117]. Помимо всего прочего, это доказывает, что Йодль на пресловутом совещании 2 мая присутствовать не мог. Розенберг очень долго проговорил с Гитлером[118] и встретился с Томасом и Кернером лишь на следующий день, 3 мая 1941 г.[119] Другими словами, ни Розенберга, ни Йодля на встрече статс-секретарей не было, а рассуждения на этот счет строятся на выборочном толковании сохранившихся источников. Нужно задаться вопросом: достаточно ли внимательно рассмотрено здесь все, что известно на сегодня о соотношении сил в Третьем рейхе и обстоятельствах, в которых создавались важные документы? Пытаясь сопоставить совещание 2 мая и Ванзейскую конференцию от 20 января 1942 г., Алекс Дж. Кей не приводит проясняющих ситуацию доказательств, а опирается на поверхностные намеки (Kay, 2006b: 688–689, 695–698). Некоторые из приводимых им документов сопровождены некорректным пояснением. При том, что автор считает неверным рассуждать, было ли массовое убийство частью политической системы Третьего рейха до лета 1941 г., он тем не менее узаконивает такие бездоказательные спекуляции[120]. Более того, если даже и проводить параллель между двумя встречами по принципу, который декларирует Кей, тут же обнаруживается значительное отличие, а именно: если верить утверждению Кея, на встрече 2 мая 1941 г. ключевую роль играл вермахт, но на Ванзейской конференции ни одного представителя вермахта как раз не было. Действительно, в данной статье есть ряд примеров, когда сталкиваются несовместимые позиции – признак того, что автор пытается подогнать непослушные данные под тезис, который считает самодостаточным. Кей, как и ряд его предшественников, склонен преувеличивать авторитет генерала Томаса в этот период. На самом деле по основным решениям Гитлера не только не голосовали – от подчиненных вообще не требовалось никак выражать свое одобрение. Задача подчиненных была в том, чтобы интерпретировать и внедрять предписанное, координируя усилия со всеми, кто в этом задействован[121]. Несколько обрывочных строк, дошедших до нас в качестве стенограммы совещания 2 мая 1941 г., не свидетельствуют ни о каком «широком одобрении» (Kay, 2006a: 126–133; Kay, 2006b: 699) политики злонамеренного умерщвления миллионов людей, в частности потому, что мы не видим никаких отсылок к выделяемой Кеем «целевой аудитории» (статс-секретарям). Представлять дискуссию о «военных потребностях» – а именно таков был главный вопрос приготовлений – как этакую предусмотрительную оправдательную стратегию, призванную скрыть расистскую подоплеку массового убийства, некорректно[122].

В последние годы изучающие Третий рейх историки спорят не столько о фактах, сколько об интерпретациях, часто диаметрально противоположных друг другу. Разногласия являются отражением точек зрения ученых на свой предмет – предпосылок, исходя из которых они классифицируют и оценивают свои данные. Когда акцент в исследованиях сместился на роль «национал-социалистической идеологии», реалии войны и диктатуры, а также сложные причины и мотивы, результатом которых стала истребительная политика национал-социализма, отошли на второй план. При исследовании роли вермахта в Третьем рейхе, однако, критически необходимы не всеобъемлющие теории, а оценки сложных исторических контекстов и процессов развития. Только так можно добиться сбалансированной оценки тех событий.

Еще раз о статс-секретарском совещании 2 мая 1941 г.: ответ Клаусу Йохену Арнольду и Герту Любберсу[123]

Алекс Дж. Кей

В своей статье «Германские статс-секретари, массовый голод и совещание 2 мая 1941 г.» (Kay, 2006b: 685–700)[124] я выдвинул гипотезу о том, что состоявшееся 2 мая 1941 г. собрание немецких статс-секретарей представляло собой официальное заседание Командного экономического штаба «Восток» – управленческого комитета, который должен был отвечать за хозяйственное администрирование на оккупированных советских территориях. Присутствовавшие на встрече, а именно представители профильных органов германского бюрократического аппарата и вермахта, приветствовали идею безжалостной эксплуатации советских продовольственных запасов на благо оккупационных войск и тыла ценой жизней десятков миллионов советских граждан. На собрании предстояло доработать и скоординировать подход, уже санкционированный высшим руководством Германии. Таким образом, встреча имела весомые последствия для германской оккупационной политики на территории СССР.