Книги

На всю жизнь

22
18
20
22
24
26
28
30

На трибуне солдат в старой, обтершейся шинели, с винтовкой, с походным мешком за плечами. Видно, как он волнуется, как шевелятся желваки скул на небритых щеках.

— Товарищи! Я три года сидел в могиле, которая называется окопом. Хотел пробираться домой, да вот, оказывается, еще рановато! Винтовку свою я не бросил, вот она винтовочка-то!.. Скажу вам, как фронтовик, видевший своими глазами: крепко мы напугали у германцев и австрияков ихнее высокое начальство! Страшнее им, чем всякие снаряды, два слова: Совет! Ленин! — Он с веселым торжеством огляделся на все стороны. — А сейчас, товарищи, обращаюсь к вам с просьбой: еще когда я сидел в окопах, то составил собственное стихотворение. Конечно, как умел! Прошу разрешить мне огласить его перед вами!..

Если бы о митинге в Михайловском манеже были помещены в газетах обстоятельные отчеты, как делается нынче, то в этом месте, в скобках, было бы напечатано так: (Веселое оживление в зале. Выкрики: «Давай, не робей!»)

Товарищ Ленин быстро переводит по-немецки товарищу Платтену, что оратор прочтет стихи собственного сочинения. Платтен восклицает: «О, как это интересно!»

— Стихотворение товарищу Ульянову-Ленину! — произносит солдат.

Полная неожиданность для Владимира Ильича. Он даже чуть отходит назад, точно хочет укрыться за своими соседями.

Громким, окрепшим голосом солдат начинает:

Привет тебе, наш вождь народный, Защитник права и идей, Кристально чистый, благородный, Гроза богатых и царей! Семья трудящихся, голодных В твоих рядах, в борьбе — твой щит! Их легион, — сынов народных, На страже — верит, победит!

Солдатскому поэту выражают бурное одобрение. Очень к месту пришлись его стихи. И Владимир Ильич, который так не любит, когда о нем говорят или пишут что-то хвалебное, аплодирует вместе со всеми: он понимает, какими чувствами продиктованы безыскусственные строчки солдата.

— Слово предоставляется социалисту из Америки товарищу Вильямсу! — говорит председатель митинга Подвойский.

На броневик взбирается высокий молодой человек в русском овчинном тулупе и шапке-ушанке.

— Прекрасно, прекрасно! — оживленно говорит Владимир Ильич. — Выступайте, а я буду вас переводить!

Но Вильямс храбро отвечает, что выступать будет по-русски. В глазах у Владимира Ильича зажигаются веселые искорки: ну что ж, посмотрим, что из этого получится!

«Что бы ни делал иностранец с их языком, русские остаются благожелательными и снисходительными, — с сердечным юмором и теплотой вспоминал потом Альберт Рис Вильямс об этом выступлении. — Они умеют ценить если не умение, то, во всяком случае, старание начинающего! Поэтому моя речь прерывалась продолжительными аплодисментами, которые каждый раз позволяли мне перевести дух и найти несколько слов для следующего короткого броска…»

Но все-таки их не хватало, этих трудных русских слов. Остановки, перебои в речи оратора делаются все чаще, и когда он хочет высказать самую главную свою мысль, наступает мучительная пауза…

И тут сразу же приходит «скорая помощь».

— Какого слова вам не хватает? — быстро спрашивает по-английски Владимир Ильич.

— Enjist!

— Вступить!

— О, вступить! — бодро подхватывает оратор. — Я имею вступить… армия… Совет!

Дружные аплодисменты. Разгоряченный Вильямс сходит с трибуны. Оказывается, одно из самых лучших средств для согревания — это произносить речи на языке, который плохо знаешь.