– Ната!
Ответом послужил сдавленный и испуганный шепот из провала:
– Я здесь…
Я ухватился рукой за скобу и перегнулся – Ната висела просто ни на чем. Ее пальцы вцепились в выступы на стене – более ее не держало ничто! Оставаться в таком положении она могла еще несколько секунд – не больше. Большая часть оборвавшейся веревки упала вниз, и там теперь копошились серые тени – крысы. Я намотал на руку ремень и прыгнул, рассчитывая, что скоба выдержит… Это был безумный поступок – но зато я, ударившись о камни всем телом, подхватил ее, когда пальцы Наты стали разжиматься…
– Дар.. Она только выдохнула, глядя на меня безумными глазами. В них был ужас…- и я прекрасно ее понимал. Но времени у нас уже просто не оставалось – ремень сильно натянулся от рывка и мог порваться так же, как и канат!
Я проскрежетал, закусывая губы в кровь:
– Сама… Наверх. Сама!
Она поняла – и стала хвататься за веревку, на которой мы оба висели.
– Ну же! Я не могу долго так держаться!
Она кивнула – и, отпустив меня, стала взбираться по канату вверх. Едва она скрылась за краем пропасти, как я, ослабив ремень, на котором повис, стал подтягиваться на канате на руках. И, когда я выпрямился на дрожащих ногах и посмотрел в пропасть, оставленную нами позади – Ната, захлебываясь от рыданий, кинулась мне на грудь! Мы упали на землю, не имея больше сил ни стоять, ни сидеть, ни дышать…
То, что с нами творилось, трудно передать словами. Только тот, кто испытал в своей жизни что-либо подобное, мог бы мог представить и нашу радость, и восторг, и ту давящую усталость, которую мы почувствовали сразу, едва прошел первый восторг после подъема из пропасти. Мы лежали на голой земле, крепко обнявшись… всего в паре метров от обрыва. Высота уже не пугала – мы позабыли про нее, устав до такой степени, что уснули там же, где сели отдохнуть на пару минут…
Провал – как бы он не был страшен – остался позади. Теперь нас ждала дорога, хоженая мною не единожды. Она была знакома, изучена и проверена неоднократно. А главное – здесь можно было не бояться внезапного нападения злобных крысиных стай, или жуткого подобия человека… Оставалось три с лишним дня дороги – если идти одному. С Натой, время могло растянуться и на более долгий срок – и весь этот путь мы рисковали провести на голодный желудок. Мешок и все продукты остались внизу…
Как только мы встали, я сказал Нате:
– Нам придется идти быстро… У нас нет еды, а ближайшее место, где мы сможем поесть – это мой… наш подвал. Кроме того – могут напасть вороны.
Ната согласно поддакивала мне, посматривая на рухнувшие здания и холмы, образовавшиеся во время землетрясения. Я закусил губы – мне приходилось ее подгонять не от случайной прихоти – в подвале оставался щенок, и я беспокоился за его судьбу. Так надолго я его еще ни разу не оставлял.
Ната перевязала мои ладони. Кожа на них была стерта до крови – в горячке, я не заметил, как содрал ее, вытаскивая бесконечную веревку с таким грузом на конце. Когда я посмотрел вниз – не поверил, что я смог это сделать… Но девушка подтвердила – я действительно, почти весь подъем втаскивал ее наверх, и ей самой, лишь в паре мест, удалось мне немного помочь. Стена провала почти не имела выступов, за которые можно было бы зацепиться, и, единственное, что ей оставалось, это уповать на то, что у меня хватит сил… Только увидев, как канат стал перетираться, она успела подтянуться к самой стене, и при рывке, после которого он окончательно порвался, удержалась на месте. Ната говорила, что этот страх, ей не забыть до самой смерти…
Она старалась. Девушка не ссылалась на усталость, на сбитые в дороге ноги, на непрекращающиеся боли в боку – она шла и шла, до тех пор, пока я, видя по ее бледнеющему лицу, что она вот-вот упадет, не подхватывал ее на руки и не подыскивал место для ночлега. Мы спали, укрываясь моей курткой. Ната, вначале немного меня стесняющаяся, постепенно привыкала, и, когда становилось прохладно, не вздрагивала, как в первую ночь, когда я, пытаясь ее согреть, невольно прижимался всем телом.
Теперь, находясь в относительной безопасности, на плато – как я стал называть мою часть города – мне не было нужды все время насторожено оглядываться по сторонам. Появилась возможность слегка расслабиться… и получше приглядеться к своей спутнице. Девушка была очень мила… При своем невысоком росте, она была изумительно сложена – это просматривалось даже через те тряпки, которые на ней были одеты. Вряд ли она могла бы стать королевой красоты – но во всех ее движениях проступала плохо скрываемая грация и изящество. Когда она улыбалась – это случалось не часто – то словно расцветала… Я предвидел, что лет через пять она может стать очень и очень красивой. Мы выкинули почти все рванье, в котором она была на момент нашей встречи – и теперь она была одета в мои запасные, анорак и штаны, которые ей были довольно велики. Пришлось их перевязать бечевой, но даже так она выглядела куда лучше, чем в том жутком и пропахшем вонью, рубище. Вначале нашего пути, от Наты исходил тяжелый запах давно немытого тела – я притерпелся к нему, но она сама, завидев, как я иногда отворачиваюсь, быстро уловила причину. Ната до посинения пыталась отмыться в первой попавшейся луже, пока я не оттащил ее, чуть ли не силой. Обнимая ее хрупкое тело, я испытывал чувства, передать которые сложно… Это была одновременно и забота, и защита, и что-то иное, что оформилось несколько позднее. Я осознавал, что думаю о ней, не только как о спасенном мною человеке, а, прежде всего, как о женщине. Очень юной, маленькой и смелой, сильной и слабой… Но, прежде всего – женщине.
Похоже, и сама Ната понимала это – но ни единым словом, или жестом, не выдала этого знания, предоставляя событиям идти так, как это уже запланировано самой судьбой.
Оказавшись на знакомой и потому более близкой мне территории, я стал гораздо спокойнее, перестав тревожно вскидываться на всякий шорох. Это была исхоженная мною земля, где, по моему мнению, уже не должно было быть неожиданностей. И, кроме того – я был не один. Постоянная спешка не давала времени это понять до конца – и лишь теперь я стал задумываться о том, что, все-таки, произошло… Как оказалось, это пришло в голову не только мне.