— Это эфирные масла, самые что ни на есть настоящие, — сказала она. — Давайте вот это, а? Оно еще и согревать вас будет.

С этими словами она, сунув свои руки к Вадиму в чашку, стала растирать больные пальцы, каждый по отдельности. Он посмотрел на ее сосредоточенное лицо, которое сейчас было так близко от его лица, и промолчал. От прикосновений ее рук и тепла, боль понемногу притуплялась. Затем Инна вынула большую ладонь, осторожно промокнула полотенцем и стала втирать в кожу эфирное масло. Делала неспешно и сосредоточенно, словно мину обезвреживала.

— Я почти не вижу вашего лица, но понимаю, что вы на меня смотрите, — вдруг сказала она. — Моя мама — балерина, было время, когда она не снимала пуанты больше десяти часов в сутки. К вечеру пальцы на ногах сводило, как и у вас, судорогой. Она переползала порог дома, и я уже ждала ее с тазом горячей воды. Правда, эфирных масел тогда не было. Довольствовались подсолнечным.

— Сколько вам было лет, когда она умерла? — спросил Вадим.

Инна даже вздрогнула, подняв на него ошарашенный взгляд.

— С чего вы взяли, что она умерла?

— Вы говорили о мачехе…

— Мои родители развелись, когда мне исполнилось четырнадцать. Мама сейчас живет в Германии. У нее новая семья: муж, его сын от первого брака и моя маленькая сестренка Моника.

— Почему же вы с ней не уехали?

Инна скривилась.

— Честно сказать, поначалу я считала ее предательницей. Дескать, она предала меня и папу, отдав предпочтение другому мужчине и хорошей, сытой жизни. Потом я поняла, что это не так, но в Германии мне не понравилось. Я, наверно, — только не смейтесь — патриотка. Не могу жить нигде, лишь в этом городе. После того, как отец стал писателем, мои горизонты, как понимаете, расширились, я бы даже сказала, распахнулись. Я не была только в Австралии, Антарктиде и Южной Америке. Европу исколесила, так же как и Азию.

— Владеете английским?

— В совершенстве. Вообще-то, я окончила буквально несколько дней назад институт восточных языков. Я владею помимо русского английским, немецким, японским и корейским. Немецкий и английский преподавали в школе. Мне повезло с учительницей. Она разглядела мои способности к языкам и гоняла меня, как наши — шведов под Полтавой. Так что, при поступлении в институт, люди в приемной комиссии сидели с открытыми ртами, внимая моему Бернарду Шоу, которого я цитировала наизусть!

— Вы этим так гордитесь?

Инна улыбнулась.

— Вы смеетесь, значит, вам полегчало.

— Скучаете? — вдруг тихо спросил он, и Инна замерла, замялась, отводя глаза в сторону. Душу царапнуло одиночество.

— Я знала, на что иду, — тихо ответила она. — Не больно?

— Если вас не затруднит, принесите мне барсетку. В прихожей на тумбочке стоит.

— Конечно.