Но он не догадался запретить спрашивать у его многочисленных племянников и племянниц. И теперь мне страшно хотелось схватить Милтона, затащить в ближайшую кладовку и спрашивать-спрашивать-спрашивать!

Вот только душевное равновесие и спокойствие Гамильтона в очередной раз победили. Хотя все равно, страшно интересно, как в нем умещаются две диаметрально-противоположные ипостаси. Увалень-сибарит и тот, кто способен за считанные секунду ускорятся в пятнадцать-двадцать раз!

Гамильтон подчеркивает, что он воевал и то, что он не делится подробностями — для меня это лишнее подтверждение его честности.

«Наверное, потеря нюха сильно ударила по нему», промелькнуло у меня в голове.

Правда, эта мысль была вытеснена целым роем нецензурных ассоциаций — Милтон резко остановился и я едва не наступила ему на ухо.

Он же, приняв пролетевшую мимо угрозу весьма философски, сел и, посмотрев мне в глаза, неожиданно выдал:

— Леди Арзинойская сожалеет, что ее лучший воин стал служить человеку. Дядя не послушает меня, но я бы хотел, чтобы вы его предупредили о ее недовольстве.

— Леди Арзинойская? — переспросила я.

— Старшая су… — пёсель осекся и неуверенно спросил, — самка? Да, пожалуй, так. Она отправила дядю в запас, после того пожарища.

— Пожарища? — кажется, судьба моя сегодня переспрашивать.

— Ой, — Милтон умудрился прикрыть пасть ушами, — дядя герой, но он запрещает об этом лаять! В общем, она думала, что он вернется, смирившись с некоторыми изменениями в… м-м-м, работе. А дядя ушел к людям. Потом вернулся и закрылся в своих владениях, не выходя даже на Большую Охоту. А потом он опять ушел и теперь, если он вернется домой, его могут вызвать на бой. Ходят слухи, что леди Арзинойская обещала награду тому, кто срежет с дяди уши. Это очень большой позор для пса.

— Он их сделает, — фыркнула я и едва не поперхнулась, обнаружив во взгляде Милтона знакомый по Гамильтону упрямый и злой блеск:

— Со времени его отставки появилось много сильных и злых псов. Старый генерал может проиграть. Вам сюда.

Я, поняв, что не оправдала надежд молодого пса, присела на корточки и сказала:

— Ты услышан, Милтон. Я возьму с Гамильтона слово, что он не пойдет в свой мир ни на минуточку, как минимум до конца Отбора. Но, подумай сам, у него ведь семья. Ты и твои двадцать братиков и сестричек. Он захочет вас увидеть.

Мой компаньон действительно очень любил своих родственников. И всегда с удовольствием их обсуждал — мягкость ушек, умность глазок, прохладность носиков!

— Тридцать один, — с гордостью поправил меня пёсель, — Боги были милостивы к моей матушке и она ощенилась одиннадцатью славными, кондиционными щенками. Для Родерика куплено место в суч… Самочьей гвардии — его задние лапы столь мощны, что… Ох, прошу прощения, они столь милы, что я способен говорить о них часами.

— У вас это семейное, — рассмеялась я. — Гамильтон тоже любит о вас поговорить!

Точнее, теперь полюбит. Утаить от нас такую милоту!

— Мне приятно это слышать, — Милтон встал на задние лапы и поклонился, после чего под ним появились колдовские круги и он провалился в свой мир.