Дорогие мои и единственные, сегодня третьи сутки, что я на Афоне – мне кажется, что пошел уже месяц как я в бурю высадился утром 12-го числа в мал.[енькой] гавани Дафни, на земле Афонской – столько впечатлений, ни на что непохожих!
12-го на рассвете, я взошел на палубу парохода «Ке"ркира» (Корци"ра[217], по-русски), чтобы взглянуть на приближающийся Афон. Братец, Татуша, я вдруг увидел гору, едва выступавшую в легком тумане – такой грандиозной силы и величины, и такую островерхую, что в первый момент мне показалось, не облако ли это. Но в следующий – меня обдало брызгами. Я обтерся и продолжал смотреть, в восторге. Качка усиливалась. Нигде так не качало, как вблизи Афона! Из-за горы ветер дул во всю силу, стало так обдавать водой, что пришлось спуститься в каюту. Но впечатление этой горы незабываемо. – В гавани Дафни меня встретил монах о. Петр. Худой, высокий, со светлыми глазами, лицом в морщинах, с русскою бородой и удивительной доброты взглядом. К сожалению, он не мог везти меня прямо в монастырь – предварит.[ельно] надо побывать в Карее, админ.[истративном] центре Афона, и получить от греч.[еского] управл.[ения] паспорт.
– Святое имя ваше? – спросил он ласково.
– А, Борис, хорошо, Борис, – как будто действительно что-то особенно хорошее есть в том, что я Борис.
Между прочим, когда он подъезжал на своей лодке, по том, придерживая полы кафтана, ловко и быстро бросал якорь с кормы – что-то от Петра Апостола даже в нем можно было почувствовать.
Он мне устроил мула. – Ничего, и митрополиту Антонию пришлось на таком муле путешествовать. Путешествие удивительное. Ветер все сильнее заду вал, мул мирно шел по каменистой тропинке, вслед за другим, на кот. [ором] была чья-то поклажа (мои вещи о. Петр взял с собою в лодку). Дикие горы, леса, кедры, буря, желтые дроки, свешивающиеся к самой дороге. Вот когда я оценил плед! Вспомнил и о твоих милых перчаточках, друг, (руки стали коченеть), напялил их кое-как, и «предался воле Божией».
(Я сделал выписку из дневника. Он так подробен и длинен, что прерываю[218])… Часа через 2
Б. К. Зайцев и В. А. Зайцева на Сергиевском Подворье. Париж. (Фрагмент групповой фотографии)
Вышел с монахом из Андреевск.[ого] скита и через три часа дошел сюда, до Пантелейм.[оновского] монастыря, откуда и пишу. Монахи везде оч.[ень] добрые и ласковые. Тут мон.[астырь] уже прямо грандиозный. Мне отвели чудную комнату с розами, балконом на море, увитым виноградом, тишина, роскошь… Я великолепно выспался, но вчера все же был на «повечерии», это коротк.[ая] служба, акафист Божией Матери. Опять стоял в «кресле». Познакомился с архимандритом Кириком (это исповед ник всего мон.[астыря]), он сказал, что хорошо мне поговеть. В понедельн.[ик] буду у него исповедов.[аться], во вторн.[ик] – причащаться. Нынче утр.[ом] пришел ко мне библиотекарь, о. Иосиф, водил меня в библиотеку, я принес домой груду книг. Все здесь необычайно! Время
Б.
P. S. Сейчас иду прогуляться к морю. Погода средняя. Целую, люблю Вас.
14-го, суббота, веч.[ером]. Сейчас иду на «бдение». Оно будет продолжаться всю ночь. Я простою часа два, потом меня разбудят к Литургии в 7 ч.[асов] утра.
6
Дорогой друг мой, только что встал. Спал, вдруг твой голос так явственно сказал сквозь сон: «Борюшка, пора вставать». Я вскочил, и правда, оказалось, пора: мы условились с моим «гостинником», или как здесь называют, «фондаричным» (от греч.[еского] слова), что в 8 ч.[асов] он принесет мне чаю. Меня страшно тронуло и обрадовало, что слышу твой голос. В действительности-то я его не слыхал, как и Татушеньки моей бесценной, уже более двух недель! (Да и писем жду – терпеливо, знаю, что дело не в Вас, Вы-то пишете, но пароходы здесь не так часты, раз в неделю, в среднем. Ждем во вторник, т. е. завтра). – Продолжаю – и действительно, о. Иоасаф принес мне чер.[ез] десять минут, как ты меня позвала, чаю.