Шет Тайиб Хаджи Хан Мухаммад действительно приходился близким родственником шету Абдулле.

Я заметил, что упоминание о возможном внесудебном урегулировании поразило шета. Но я уже провел в Дурбане шесть или семь дней, и мы теперь знали и понимали друг друга. Я больше не был для него «белым слоном», а потому он сказал:

— Да, это мне ясно. Нет ничего лучше внесудебного урегулирования. Но мы с ним родственники и хорошо знаем друг друга. Шет Тайиб не из тех, кто легко согласится на подобное урегулирование. Если мы проявим даже малейшую неосторожность, он вытянет из нас подробности и обведет вокруг пальца. Поэтому, пожалуйста, тщательно продумывайте каждый свой шаг.

— Пусть это вас не тревожит, — сказал я. — Мне не нужно разговаривать с шетом Тайибом, да и ни с кем другим об этом деле. Я всего лишь предложу ему прийти к соглашению и сэкономить время, отказавшись от бессмысленного сутяжничества.

На седьмой или восьмой день моего пребывания в Дурбане я наконец покинул этот город. Для меня купили билет первого класса. Обычно доплачивали еще пять шиллингов за постельное белье, и шет Абдулла настаивал на том, чтобы я обеспечил себя нормальной постелью, но из чистого упрямства я решил не переплачивать и отказался. Тогда шет Абдулла вежливо предостерег меня.

— Послушайте, — сказал он, — эта страна значительно отличается от Индии. Слава богу, денег у нас достаточно. Поэтому, сделайте милость, не ограничивайте себя. Особенно, когда дело касается самого необходимого.

Я поблагодарил его и еще раз попросил не беспокоиться.

Примерно в девять часов вечера поезд прибыл в Марицбург — столицу Наталя. Постельные принадлежности обычно раздавали на этой станции. Железнодорожный служащий вошел в мое купе и спросил, нужны ли они мне.

— Нет, — ответил я. — У меня все есть.

Он удалился. Но вскоре вошел новый пассажир и осмотрел меня с ног до головы. Он увидел, что я цветной, и забеспокоился. Он вышел, чтобы вернуться снова вместе со служащими. Поначалу все они молчали, но потом появился еще один служащий и обратился ко мне:

— Пройдите со мной. Вы должны занять место в другом вагоне.

— Но у меня билет первого класса, — сказал я.

— Это не имеет значения, — вмешался в разговор его коллега. — Повторяю, вы должны перейти в другой вагон.

— Но послушайте, в Дурбане я купил билет в этот вагон и настаиваю на том, чтобы продолжить поездку именно в нем.

— Нет, вам придется перейти, — сказал служащий. — Вы обязаны покинуть вагон, или я позову констебля, и он вас вышвырнет.

— Как вам будет угодно. Я отказываюсь переходить добровольно.

Затем пришел констебль. Он схватил меня за руку и буквально вытолкал из поезда. Мой багаж тоже вышвырнули на перрон. Я еще раз отказался перейти на другое место, и поезд отправился дальше без меня. Я перебрался в зал ожидания, взяв с собой только небольшую сумку, а остальной багаж оставил лежать там, где его бросили. Сотрудники железнодорожной станции позаботились о нем.

Стояла зима, а зимы в высокогорных районах Южной Африки отличаются сильными холодами. Марицбург находится высоко над уровнем моря, и холода здесь очень суровые. Мой плащ остался в чемодане, но я не осмеливался спросить о его судьбе, чтобы избежать новых оскорблений, а потому сидел на скамье и дрожал от холода. В зале ожидания даже не было света. Примерно в полночь появился пассажир и хотел, вероятно, побеседовать со мной, но разговаривать мне не хотелось.

Я начал обдумывать, как мне следует поступить. Следует ли мне бороться за свои права или вернуться в Индию? Должен ли я добраться до Претории, игнорируя оскорбления, а в Индию вернуться после завершения процесса? Было бы трусостью сразу сбежать домой, не доделав свою работу. Трудности, с которыми я столкнулся, были всего лишь симптомами серьезного заболевания — расовой нетерпимости. Стало быть, по мере возможности я должен попытаться побороть болезнь, пусть на этом пути меня и ожидают унижения. Я должен требовать возмещения за обиду, хотя бы ради искоренения предрассудков.

Я принял решение продолжить путешествие и сел на ближайший поезд до Претории.