12

Зима бекасов

Лето было на исходе, когда я, к вящему удовольствию, снова оказался без наставника. Марго и Питер стали проявлять друг к другу, как деликатно выразилась наша мать, «повышенный интерес». Так как все члены семьи единодушно не рассматривали Питера в качестве будущего родственника, следовало предпринять какие-то меры. Лесли выступил с простым решением проблемы – пристрелить жениха, но почему-то этот план был с презрением отвергнут. Я счел его идею блестящей, но оказался в меньшинстве. Предложение Ларри отправить счастливую чету на месячишко в Афины, чтобы там, как он объяснил, у них эта дурь прошла, было зарублено матерью на корню по причине его аморальности. В конце концов она отказалась от услуг Питера, и он поспешно и незаметно слинял, нам же пришлось иметь дело с плачущей или открыто негодующей Марго, которая, облачившись по такому случаю в долгополую черную юбку, искусно играла трагическую роль. Мать ее успокаивала обычными банальностями, Ларри читал ей лекции о свободной любви, а Лесли, по причине, известной лишь ему одному, решил выступить в роли разъяренного брата и то и дело, размахивая револьвером, грозился пристрелить Питера как собаку, если тот еще хоть раз переступит порог нашего дома. Марго, обливаясь слезами и заламывая руки, говорила нам, что ее жизнь погрузилась во мрак. Спиро, как никто обожавший настоящую драму, рыдал вместе с Марго и выставлял своих дружков на причалах, дабы пресечь любую попытку Питера высадиться на острове. В общем, все повеселились. Когда же трагедия постепенно сошла нет и Марго снова начала есть в свое удовольствие, она получила от Питера письмо, что он готов за ней вернуться. Марго, придя в ужас от этой перспективы, показала письмо матери, и снова семья с наслаждением включилась в этот фарс. Спиро удвоил охрану причалов, Лесли смазал все оружие и начал практиковаться на картонной фигуре в человеческий рост, пришпиленной к фасаду дома, а Ларри то подбивал сестру переодеться крестьянкой и броситься в объятья жениха, то говорил, что хватит уже изображать из себя Камиллу[10]. Оскорбленная Марго заперлась на чердаке и отказывалась кого-либо видеть, кроме меня, поскольку я единственный не принимал ничьей стороны. Там она отлеживалась, проливая обильные слезы и читая томик Теннисона. Временами она прерывала это занятие, чтобы с неизменным аппетитом наброситься на внушительную порцию материной стряпни, которую я ей приносил наверх на подносе.

Неделю Марго не покидала чердака. В конечном счете спуститься ее побудил эпизод, ставший достойной кульминацией этой истории. Лесли обнаружил пропажу разных мелочей на «Морской корове» и заподозрил рыбаков, по ночам курсировавших мимо нашего причала. Он решил проучить воров и закрепил в окне спальни три длинноствольных ружья, нацеленных на причал. При этом он так хитро привязал к ним суровые нитки, что мог стрелять, не вставая с кровати. Расстояние, конечно, было слишком большое, чтобы причинить вред, но свист пуль среди деревьев и всплески падающих в воду дробин должны были, как он считал, отпугнуть вора. Его так увлекла эта блестящая затея, что он забыл рассказать остальным про свою ловушку.

И вот все разошлись по своим комнатам и занялись делами. Дом затих. Из сада долетал тихий стрекот сверчков в теплом ночном воздухе. Вдруг последовала серия оглушительных выстрелов, от которых дом содрогнулся, и на первом этаже поднялся дружный лай. Я выскочил на лестничную площадку и стал свидетелем настоящего содома. Собаки решили поучаствовать в общем веселье, взбежали наверх и скакали с заливистым тявканьем. Мать выскочила из спальни в ночной рубахе необъятных размеров и с перекошенным лицом, решив, что Марго совершила самоубийство. Ларри в гневе вышел выяснять причину такого кавардака. Марго же, подумав, что это за ней приехал Питер, а Лесли его пристрелил, никак не могла отпереть замок на чердаке и блажила что было мочи.

– Она что-то с собой сделала… она что-то с собой сделала… – причитала мать, тщетно пытаясь освободиться от Писуна и Рвоткина, которые, решив тоже поучаствовать в разудалом ночном спектакле, вцепились зубами в подол ее ночнушки и тянули на себя с бешеным рычанием.

– Дальше ехать некуда… Уже нельзя поспать спокойно… Эта семейка сведет меня с ума! – кричал Ларри.

– Не бейте его… оставьте его в покое… трусы! – визжала Марго в слезах, отчаянно пытаясь открыть дверь чулана.

– Воры… спокойно… это всего лишь воришки, – объявил Лесли, выходя из спальни.

– Она еще жива… она еще жива… Да уберите же этих собак…

– Звери… как вы смеете в него стрелять?.. Выпустите меня, выпустите меня!

– Хватит причитать, это всего лишь воришки…

– Днем всякие животные, ночью салют из всех орудий… совсем ум за разум зашел…

В результате мать оторвалась от двух собак, взбежала наверх, бледная и дрожащая, и, открыв дверь, обнаружила такую же бледную и дрожащую Марго. После всей этой неразберихи наконец выяснилось, с чего все началось и о чем каждый подумал. Мать, все еще дрожа от пережитого шока, сурово выговаривала Лесли:

– Дорогой, как ты можешь такое устраивать? Такая глупость. Если уж ты решил пострелять, так хотя бы нас предупреди.

– Вот именно, – с горечью изрек Ларри. – Трудно, что ли, предупредить? Крикни «Пожар!» или что-то в этом роде.

– И как, спрашивается, я застигну воров врасплох, если стану громко вас оповещать? – проворчал Лесли.

– А нас, черт возьми, можно застигать врасплох? – возмутился Ларри.

– Дорогой, позвонил бы в колокольчик. Пожалуйста, не делай так больше… у меня до сих пор голова идет кругом.