Наступил день, когда нам предстояло навсегда попрощаться с родственниками матери, единственными, кто поддерживал нас после смерти отца. У членов семьи с отцовской стороны, казалось, были другие приоритеты.

Энао Вальехо провели всю последнюю неделю с нами в квартире в Санта-Ане. Они не знали ни наших новых имен, ни куда мы едем и знали, что мы не услышим ничего друг о друге еще лет десять. В 5:45 утра 14 декабря все было готово к отъезду: багаж погрузили в автомобиль, мы приняли душ и оделись. Напоследок мы собрались в гостиной, чтобы сделать последнюю семейную фотографию. Большая часть людей на ней в пижамах и с полными грусти глазами. Мы попрощались. Последним человеком, которого я обнял, стала бабушка Нора.

– Бабуля, скажи мне, только честно, все будет хорошо?

– Да, милый, я уверена, что в этот раз все будет хорошо, и ничего с вами не случится. У меня нет плохих предчувствий. Поезжайте с миром и не волнуйтесь, – подбодрила она меня.

Мы покинули здание на фургоне Альфредо Астадо. На границе района я попросил его остановиться и вышел, чтобы поговорить с Пумой – талантливым агентом прокуратуры, охранявшим нас в здании «Альтос».

– Брат, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты заботился о нас в такое трудное для нашей семьи время. Спасибо за порядочность, за то, что рисковал ради нас жизнью. Нам пора найти другой путь, поэтому я прошу тебя больше не охранять нас. Мы уезжаем из страны. Я уверен, ты понимаешь, почему я не могу говорить подробнее. Пожалуйста, больше не следуй за нами.

– Спасибо за то, что вы так хорошо относитесь к своим телохранителям и стараетесь, чтобы забота о вас была приятной обязанностью. Простите меня за все плохое, что было. Вы сами освобождаете меня от обязанности защищать вас, и вы не под арестом, так что можете ехать, куда захотите.

Отзывчивость Пумы, увы, стоила ему работы. Де Грейфф пришел в ярость, когда узнал, что телохранитель потерял нас из виду. Пума ответил, что мы не были ни пленными, ни арестантами, однако против негодования прокурора все было бесполезно.

Эта поездка походила на бегство от прошлого, тем более, что по дороге на границу с Эквадором у нас практически не было времени и возможности примерить наши новые имена и привыкнуть к ним. Они походили на костюм чуть-чуть не того размера, который нужно подогнать.

Мы должны были пересечь границу на третий день пути, чтобы сесть на рейс в Лиме. Но сначала нужно было, чтобы сотрудники иммиграционной службы проштамповали наши паспорта, не проверяя наши имена и фотографии. Альфредо решил эту проблему просто и привычно: подкупил агента Административного департамента безопасности. Наконец мы покинули страну.

Тем временем, Андреа готовилась лететь прямым рейсом из Боготы в Буэнос-Айрес. Никто не знал, кто она такая, и это делало ее незаметной.

Похоже, однако, что смена личности сработала: мы выехали из Эквадора, миновали Перу и без проблем прибыли в Аргентину. В Буэнос-Айресе в наши паспорта поставили печати и предоставили нам туристические визы на три месяца. Буэнос-Айрес очаровал меня почти мгновенно, – летние улицы были окутаны зеленью и пурпуром цветущей жакаранды[102].

– Не восторгайся так бурно, Хуанчито, мы здесь всего на сутки, – с усмешкой сказал мне адвокат Фернандес, сопровождавший нас в Мозамбик вместе с женой.

На следующее утро Буэнос-Айрес показался мне еще прекраснее, но наш путь уже был спланирован.

В аэропорту Эсейса я столкнулся с новой заминкой, заставившей меня подумать, что, возможно, я все-таки больше не увижу свою семью. Меня остановил один из работников таможни, заинтересовавшийся, почему это вдруг карманы шестнадцатилетнего мальчика полны драгоценностей. Меня отвели в маленькую комнатку и заставили все вытащить. Аргентинский таможенник сказал, что ему придется позвонить в консульство Колумбии.

– Или, может быть, ты предпочтешь всего этого избежать и спокойно сесть на свой самолет? Если нет, придется ждать, пока приедет консул Колумбии, и это точно все усложнит. Подумай, как ты хочешь поступить.

Мне показалось, что я понимаю, к чему он клонит, но я не решался что-то предлагать.

– Послушай, малыш, – сказал он, – положи триста долларов в журнал, который у тебя тут с собой, и притворись, что забыл его. А я тебя пропущу. Триста пойдет?

Я засунул между страницами журнала пятьсот долларов и «забыл» его на столе, заново распихал украшения по карманам и направился к воротам на посадку, где остальные уже ждали меня, бледные от беспокойства.

До Йоханнесбурга, первого нашего города в Южной Африке, мы путешествовали практически в роскоши. Однако на пути оттуда в мозамбикский Мапуту антисанитарные условия, вонь и дискомфорт стали предвестниками того, что нас ожидало дальше.