Пансионат «Клер Матэн», что в переводе с французского означает «Ясное утро», находился за серой стеной, к которой была прибита табличка с надписью «Danger».

— Мама, что здесь написано?

— «Опасно».

Моя аура стала более серой, чем стена перед пансионатом, а по спине, как предупреждение о надвигающейся катастрофе, пробежал неприятный холодок.

Вскоре мы оказались перед двумя дамами: одна из них была маленькая и невообразимо пухленькая, как мягкая булочка, а вторая, напротив, сухая и жесткая, как палка.

Мама передала чемодан плохо воспитанной девушке, которая что-то говорила мне на непонятном французском языке.

— Я же не буду здесь спать, а, мама? Ну ответь мне, пожалуйста! Ты же не оставишь меня здесь на ночь?

— Иди с Мишель, дорогая. Придется ночевать в пансионате, потому что по-другому никак не получается.

Почему же не получается? А школа возле нашего дома? Почему я не могу учиться в ней? И не нужно было бы никуда ездить.

Но все, что мне было обещано, это week-end с Феей. Она сказала, что приедет за мной в следующую субботу.

Мишель отвела меня в комнату, в которой стояло три кровати. Не имея ни малейшего желания оставаться в этом отвратительном заведении, я кричала и топала ногами от ярости до тех пор, пока у Мишель не лопнуло терпение и она дала мне пощечину. Это была моя первая в жизни пощечина.

Я кричала до тех пор, пока не обессилела.

К тому времени, когда Фея приехала за мной в конце недели, я уже успела ее простить. Я потихоньку привыкала к жизни в пансионе. Училась я в школе, находящейся в нескольких километрах от пансиона. Это было не очень удобно. Но зато, как во всех французских школах, у нас не было занятий в четверг. В пансионе это был банный день.

Я всегда мылась вместе с девочкой, которую звали Тамара. Когда мы выходили из воды, после нас на стенках ванны оставался серый густой слой грязи. Мне всегда было неловко и противно от этого. Несколько раз я попыталась мыться тайком в другие дни недели, но была поймана и наказана. После этого мне пришлось смириться с существующим порядком, и в течение всего последующего пребывания в пансионе «Клер Матэн» я мылась только по четвергам, стараясь отводить взгляд от грязной ванны.

Каждый день я писала своей Фее письма. Я разбавляла горючими слезами чернила на своих прошениях, в которых умоляла мамочку почаще ко мне приезжать. Мама отвечала ласковыми письмами. Они приходили в конвертах с марками, на которых были изображены цветы или флаги. Мама не забыла о моем хобби и заботилась об увеличении моей коллекции марок.

Но если говорить совсем откровенно, то, по-моему, в то время по-настоящему ее интересовала только химическая промышленность.

Однажды в деревню, где находилась наша школа, приехал де Голль. Дети торжественно встречали его, бросая цветы. Когда он стал пожимать руки, я протянула ему левую руку и почувствовала себя героиней. В пансионате надо мной по этому поводу подшучивали:

— Ты, коммунистка, пожала руку де Голлю?

Ну и что же тут такого? Подумаешь! Тем более что рука-то была левая. А что касается коммунистки, то я и в самом деле готова была в случае необходимости встать на защиту коммунизма и бедного Фиделя. Время от времени мне предоставлялась такая возможность, потому, что в школе мальчишки смеялись над тем, что Фидель всегда носил военную форму. А еще они состязались в рифмовках. Побеждал тот, кто придумывал самую смешную рифму к его имени или фамилии.

Когда мы с Феей шли по улице, нас иногда останавливали, чтобы поинтересоваться, не прихожусь ли я дочерью великому клоуну Чаплину. Мне говорили, что я очень похожа на Джеральдину. Но Фея отвечала, что мой отец — клоун гораздо большего масштаба. Этот ответ мне казался странным, ведь я ни разу не видела папу Орландо в клоунском наряде.